Александр Тебеньков - Сны во сне и наяву. Научно-фантастический роман

Прислушиваясь к ощущениям, Нина снова попробовала коктейль.

– Вы знаете, довольно неплохо. Такой вкус… необычный. Только немного крепко.

– О, это мой фирменный. Даже названия не имеет. Предупреждаю – рецепт не даю никому. Захотите еще – милости прошу ко мне… Ну что ж, Нина Васильевна, допивайте, да пойдем в кабинет. Там вы мне все-все расскажите.

– Подождите, а как же… как же ваши гости?

– Ничего, Нина Васильевна, не беспокойтесь. Я же говорил – это не гости. Это друзья.

6

…Нина твердо знала, что дело, которым они занимаются многие бесконечные часы, должно спасти не только ее, но и всех остальных, всю ту общность, полноправным членом которой она ощущала себя в каждый миг. Должно быть, так же думали и чувствовали окружающие, и работали молча, сосредоточенно, экономно тратя силы, но не жалея их. Спину ломило, кисти рук – большие, грубые – не гнулись от холода, перехватывая дужки тяжелых ведер, набранных, словно бочки, из клепок и стянутые металлическими обручами.

Она стояла в цепочке вполоборота и, поворачиваясь всем туловищем, различала справа и слева женские фигуры. Прямо перед ней смутно просматривалась такая же цепочка, но из мужчин – бородатых, непривычно-страшного вида, в длинных рубахах навыпуск, с непокрытыми головами. Они передавали справа налево полные ведра. По ее цепочке ведра шли обратно – слева направо – уже пустые, без воды, но все равно неимоверно тяжелые.

Три факела, укрепленные в той стороне, куда подавалась вода, чадно горели; в их скупом, пляшущем свете можно было разглядеть чуть в стороне неподвижную группу мужчин. Нина почти видела – или убедила себя в этом? – что все они в островерхих шлемах, в широких, накинутых на плечи плащах, с мечами и щитами…

Ветра не было. Падал крупными хлопьями снег. Он смерзался на ресницах, но ведра шли и шли бесконечной чередой, и нельзя было прерваться на миг, чтобы оттереть лицо. Не то, чтобы получше рассмотреть ту странную группу.

У ближнего факела полные ведра поднимали на подмостки, оттуда они на веревках уходили вверх, в темноту. И на веревках же возвращались, уже пустые. За подмостками угадывалась мощная, сложенная из громадных бревен стена… Не туда ли, на верх стены, подавались все новые и новые порции обжигающе-холодной, парящей светлым дымком на морозе, черной, студеной воды?..

– Есть сны, которые я бы не хотела рассказывать.

– Я некоторым образом врач, Нина Васильевна.

– Ну и что? Я говорю с вами как с врачом.

– Мне можно сказать все.

– Ах, нет, не то! Совсем не то, что вы думаете… Вы извините, Павел Филиппович, но зато я не врач. Мне просто очень, понимаете, очень неприятно их вспоминать. Противно до тошноты.

– Тогда ладно, оставим их пока в покое.

– Да-да!.. Может быть, когда-нибудь потом.

– Спокойнее, Нина Васильевна. Спокойнее. Рассказывайте то, что считаете возможным.

– Хорошо… Итак, есть сны непонятные. То есть, они почти все непонятные, но есть такие, которые я даже для себя описать не берусь… Понимаете, весь сон – какое-то смутное ощущение. Иногда сильнее, иногда слабее. Ни действий, ни… как бы сказать… иллюстраций, что ли. Нет картинки… или образов – это точнее. Нет ничего, что бы напоминало сон. Даже мыслей нет, одно лишь смутно-понятное чувство, желание. Иногда чувство голода или жажды. Иногда страха. Иногда – извините – влечения к противоположному полу… А ведь я нередко ощущаю и вижу себя не женщиной, а мужчиной… Да, вот так, это чувство строго дифференцировано. Оно строго одно, словно кто-то искусственно выделил его из всего многообразия человеческих чувств. Или не человеческих, я не знаю. Но достаточно близко похожих на человеческие… Я вам рассказывала о лемуроподобном существе?

– Детеныш на берегу моря?

– Да, именно… Но я опять сбилась. Там другое. Там обычные, человеческие чувства в обличии не человека, а так сон как сон, с действиями, с картинками…

– Мы потом подумаем над этим, Нина Васильевна. Продолжайте, пожалуйста.

– Есть сны с продолжением. То есть, в различное время я вижу сны, связанные между собой местом, действующими лицами… Вот, я уже начинаю оперировать чуть ли не драматургическими понятиями.

– Скорее, кинематографическими… Как вы отличаете эти сны от обычных? По каким признакам?

– Очень просто. Во-первых, обыкновенные сны по сравнению с этими очень плохо «сделаны».

– Сделаны?

– Н-ну, чтобы яснее… Понимаете, обыкновенные сны – это как киноленты начала века. Все прыгает, дергается, на глаза лезет что попало. Люди на ниточках, словно марионетки… И вдруг – широкий экран! Стереофильм или, по-современному, голограмма. Цвет, объем, звук, запах… Не знаю, понятно ли я говорю…