Лариса Хващевская: Картина по номерам. Портрет неизвестного

– Еврейские корни. «Кровь. Кровь всегда скажется», – улыбка была слышна в голосе Миланы.

– Да, – подхватила Катя, – «как причудливо тасуется колода».

– Считалось, что если что-то случится с портретом… ну, там разорвется или сгорит, то пострадает и человек. Заболеет или умрет.

– Ужас какой. Но ведь это мистика?

– Ты так говоришь, как будто мистика – это что-то несуществующее. Я в Париже в прошлом году видела Джоконду.

– Улыбка правда загадочная?

– Дело даже не в улыбке. Ты знаешь, что она способна доводить впечатлительных людей до обморочного состояния? И первым таким человеком стал Стендаль. Говорят, он остановился у картины, любовался ею, а потом упал в обморок. Я поинтересовалась статистикой.

– Статистика, как известно, знает все, – улыбнулась Катя. Она получала огромное удовольствие от разговора, но странное тревожное чувство незаметно заползло в душу и затаилось. Тревога была как будто немотивированной.

– Так вот, – продолжила Милана, – зафиксированы уже сотни подобных случаев.

– Я знаю, что он до конца жизни правил ее.

– Угу. Если Лувр долго закрыт для посещений, картина как будто тускнеет. По крайней мере, так утверждают служители музея. А как только залы заполняются посетителями, то, пожалуйста: она вновь сияет красками, и даже улыбка становится более обворожительной.

– Вампир, да и только, – усмехнулась Катя и вдруг вспомнила про забытый в машине подарок.

– Как странно, что именно теперь, – тихо проговорила Катя.

– Что странно?

– Завтра расскажу.

Катя натягивала шорты и майку, чтобы спуститься в машину. Двор был как всегда освещен по минимуму. И хотя имелись автоматические ворота, в поздний час ходить здесь было не очень приятно. Особенно после Миланиных историй о том, как мужчина вышел во двор с мусором и домой уже не вернулся. С проломленной головой его нашла жена возле мусорников где-то через час безрезультатного ожидания. Что называется «сходил за хлебушком». Все Катины разговоры о судьбе, роке и тому подобном разбивались о железную Миланину уверенность, подтвержденную статистикой, что доверять никому нельзя и везде человека подстерегает опасность. Точно так же Катина мама, работающая врачом в больнице, насмотревшись на пациентов, предполагала у дочери самые тяжелые недуги. Бороться Кате приходилось с обеими.

Полосатый кот Берримор встретил вернувшуюся хозяйку настороженно. Фильм о Шерлоке Холмсе режиссера Игоря Масленникова был для Кати культовым. Кот получил свое имя, так как очень напоминал ей Адабашьяна в роли Берримора. Чопорность, презрение ко всему, кроме еды, независимость и невозмутимость отличали Берримора еще котенком. Сегодня кот явно был не в своей тарелке.

– Берримор, прекрати симулировать сумасшествие, – посоветовала Катюша, заходя в комнату. – Не надо изображать, что ты меня в первый раз видишь.

Катя положила картину перед собой на диване и, не обращая внимания на судорожно обнюхивающего ее (картину) кота, стала рассматривать портрет неизвестного. На темном фоне, кажется, это был книжный шкаф или высоченные книжные полки в тяжелом бархатном кресле сидел удивительно красивый молодой мужчина. Черты его лица нельзя было назвать правильными, даже в отдельности каждая была абсолютно обыкновенна, но в целом это сочетание рождало ощущение мужественной силы и красоты. У него были широкие плечи, на которых гармонично смотрелась легкая, наверно, батистовая сорочка с крупным воротником, открывающая часть груди. Руки с красивыми пальцами спокойно лежали на подлокотниках кресла. Взгляд был схвачен художником так, что, куда бы ни отходил зритель, глаза незнакомца неизменно смотрели на него. От этого эффекта на картинах Кате всегда было немного не по себе. Она распечатала коробку и достала полотно. Теперь оно представляло собой разделенное на мельчайшие кусочки пространство. Каждая деталь была пронумерована, также в коробке оказались пронумерованные же краски. Катя взглянула на часы. Время шло к полуночи, и завтра рабочий день никто не отменял. Но желание попробовать оживить белое полотно было сильнее. Берримор, натура и вообще-то тонкая, перед целлофановыми пакетами и коробками любого рода впадал в прострацию. Вот и сейчас, переборов свой страх, он попробовал засунуть голову в упаковку из-под картины. Поняв, что пролазит только нос, кот, обиженно дергая пушистым хвостом, ушел на кухню. Видимо, заедать горе.

Катя всегда завидовала людям, умеющим рисовать. Сама она этим талантом не обладала. Вернее, карандашные наброски ей удавались, а вот работа с красками казалась ей настоящим волшебством. Смелость художников, смешивающих цвета и знающих, какой оттенок использовать, всегда ее восхищала. И теперь она испытывала глубокое удовольствие от того, что происходило. Постепенно шаг за шагом из разрозненных безжизненных кусочков начинало складываться нечто поразительное. Конечно же, она начала с лица, и теперь зеленые умные глаза смотрели на нее с полотна. Они казались еще более живыми, чем на репродукции. Почти силой заставив себя остановиться, Катя поставила свое произведение на стол, приняла душ, пытаясь избавиться от липкой, удушающей жары. До утреннего пробуждения оставалось четыре часа. В открытую балконную дверь заползали жаркие ночные волны, почти ничем не отличающиеся от дневных. Горячее марево окутывало спящий город. И никто не чувствовал облегчения. Катя ворочалась без сна. Так всегда бывает, если хочешь быстрее заснуть. Разные мысли неспешно текли в ее голове. Вдруг, казалось, без всякой связи всплыли знакомые перечитанные сегодня строчки: