Татьяна Левченко - На берегах пространств. Фант-реал

– Расскажите ещё, – тихо попросил мужчина.

– Что? – Ольга не поняла. – Глупости всякие! – помолчав, добавила. – Но я всё равно люблю их. В школе ботаникой увлекалась, даже в юннаты ходила. Только почему-то не запоминаю ни названий, ни как ухаживать… Но ведь можно просто любить. Без памяти, – тихонько засмеялась. – Вот такая она – любовь без памяти…

И не только растения. А всё – всё! Всё так красиво! И паутинка в туманных бисеринках, и радуга, падающая с ливнем; облака рисуют целые картины, а жизни этим картинам – миг… Ручейки – самые неповторимые из всей текучей воды: каждый миг меняют форму своего русла, каждое мгновение – новый звук в журчании их… Пустите щепочку – кораблик и – изменилась мелодия, изменился узор волны… А ещё – небо. Разное – разное! И – звёзды… Но зачем это?! Это – мой мир! И никому до него нет дела. Люди – звёздочки так далеки друга от друга… А чтобы соединиться – сгореть надо. Это страшно. И кто на это пойдёт?..

– Вы бы пошли?

– Я? Нет, вряд ли. Я довольствуюсь тем, что моего света хватает для самых близких. А им сгоревшая звезда не нужна. Да и вовремя это нужно… – Ольга замолчала, заметив, как вдруг странно – неуловимо переменился взгляд мужчины. Словно открылась заслонка на глазах. И – повлекло, закружило… Нежность, бесконечная любовь и… тоска. Показалось – полыхнуло по черноте голубое сияние – тёплое, притягивающее, влекущее… Она отшатнулась, прикрыла рукой глаза. – Вовремя… – проговорила еле слышно.

И – пропало наваждение. И опять взгляд мужчины стал внимательно – тревожным. Тихо коснулся её вновь:

– Расскажите про ваше любимое дерево.

– Дерево?.. – Ольга в растерянности замялась. – Дерево… Они все – любимые.

И сейчас, когда такие печальные. И весной, когда такие нежно – беззащитные. И летом, когда уже словно повзрослели. Но так им тесно и жарко! И запах пыльной горячей листвы… И запах смолы… А осенью, хоть и замирают, желтеют листья, но почему-то осенью деревья особенно живые. Больше, чем летом. Правда! Тогда они говорят. Про всё – про всё!

А то дерево растёт над ручьём. Зимой оно сумрачное. Ветки тонко чёрным очерчены. Весной такое нежно – изумрудное. И – золотое: всё в ореоле золотой пыльцы. Летом – задумчиво – кудрявое. А осенью… осенью живое – живое! И говорит, говорит, говорит… Про всё – про всё!

– О чём говорит?

– Про всё, – Ольга снова растерянно умолкла. – Про всё, – добавила, помолчав. – Просто нужно слышать, – и опять стушевалась под проницательным взглядом чёрных глаз.

– А Вы пишете?

– Что? – встрепенулась Ольга.

– Ну, вот, как Вы рассказываете, – пишете? Прозу или стихи. Или просто дневник?

– Какие стихи?! И проза… – Ольга горько усмехнулась. – Моя проза – вот она, – вновь притянула к себе сумки, огляделась вокруг, поправляя узел косынки и, заметив внезапно, что сумерки-то уже довольно сгустились, вдоль улицы цепочки огней побежали, охнула. – Время-то сколько! Вы извините… спасибо, Вам, конечно, но я очень спешу. Мне семью кормить надо… – почему-то виновато пробормотала она. – Только не провожайте меня… Я вон в том доме живу… Мне – рядом!

Мужчина молча встал, помог ей подняться со скамьи.

– Вот видите, – тихо сказал, – такая короткая встреча. И такая… и так… не вовремя… Но спасибо Вам! – и быстро, торопливо даже как-то, ушёл.

Ольга посмотрела ему вслед. Затем сняла со скамейки повлажневшую газету, свернула её аккуратно и положила в сумку. Почему-то было очень легко. Так, что «хочется снять туфли и кружиться в вальсе босиком по лужам…» Она улыбнулась и снова посмотрела вслед скрывающейся вдали, силуэтом мелькающей в свете фонарном, длинной нескладной фигуре. «А имя? – подумала. – А! Зачем имя?! Разве от этого всё станет лучше?»

По брошенным у самого входа сапогам Ольга определила, что Николай уже вернулся с работы. И, как всегда в последнее время, не в лучшем состоянии. Что-то с ним происходит… Это уже не «шабашки». Что-то посерьёзнее… Молчит…

Белые, чисто вымытые кроссовки Олега аккуратно стояли под полочкой. Из его комнаты доносился лязгающий звук странной музыки: опять заперся у себя и «балдеет». Димкиных ботинок не было: видно, снова завеялся где-то с друзьями, а ведь уже стемнело. В отличие от старшего брата, Димка был не в меру общителен. А уроки, небось, ни тот, ни другой и не думали делать.

Прислонившись плечом к стене, Ольга сняла туфли, с досадой думая, что вот уже совсем зима, а сапоги из ремонта никак не заберёшь: молний у них, видите ли, нету!