Олег Корабельников - Вечные темы

У него было много имен, и ни одно из них не нравилось ему, хотя подчас он и привыкал к очередному прозвищу, но всегда помнил, что пройдет положенный срок — и новое имя воплотится в нем вместе с новой оболочкой. Он не причислял себя ни к одной национальности, потому что успел побывать и шумером, и египтянином, и греком, и германцем, и славянином. В любой стране он чувствовал себя своим, быстро усваивал стиль жизни, образ мышления, язык и культуру. Своей настоящей родины он не знал, но, успев пожить чуть ли не во всех странах, лишенный привязанности и пристрастий, мог с полным правом называть себя истинным космополитом.

(…туника, окаймленная бахромой, короткий меч, тяжелые браслеты, лента с золотыми розетками туго перетягивает лоб: я — придворный Ашшурбанипала. Я стоял в приемном зале, когда он вошел туда с послами Элама. Они требовали вернуть беглых племянников своего сумасбродного царя и смели грозить войной Ниневии. Ашшурбанипал оставил послов заложниками, и я понял, что снова придется спасать того, кому умирать еще на пришла пора. Он явно трусил, возможно, ему пришла в голову мысль, что никакое бессмертие не спасет его в этот раз. Я устроил ему побег, когда ассирийское войско возвращалось с победой и впереди несли на копье голову эламского царя. Мой подопечный вовремя успел переменить тело и навсегда ушел из Ассирии, сначала в Финикию, а после падения Ниневии переплыл море и осел в Европе, уже надолго…)

Казалось, тело его жило своей жизнью и подчинялось своим желаниям, порой непонятным, но все равно осмысленным. Он никогда не был царем и рабом тоже, ибо и то и другое было опасно для жизни. Каждый раз он жил ровной и сытой жизнью среднего человека, в любое время и в любой стране он находил средства к пропитанию благодаря неизменному обаянию, знанию людских слабостей и столь огромному опыту общения с людьми, что ему ничего не стоило сойтись с любым.

(…он всплыл в Риме в смутное время в качестве ростовщика. Он был одним из тех, кто ссужал Юлия Цезаря деньгами для подкупа городской черни. И когда Цезарь готовился отплыть в Испанию, он в числе своих нечистоплотных собратьев задерживал корабли, покуда Красе не пообещал уплатить сполна чужие долги. На этом обычно и исчерпывалась его роль в истории, и это была не самая трудная роль. Мудрая и подлая. Он выживал даже там, где выжить было невозможно: в сожженных и разрушенных варварами городах, среди геноцида, озлобления, остервенения, голода и эпидемий. Он был единственным жителем Помпеи, выползшим из-под пепла с золотым сестерцием, бережно зажатым в зубах; единственным спасшимся на причале Кайз-Депред во время лиссабонского землетрясения; и если бы он был на «Титанике», то, клянусь, он бы выплыл из океанской пучины верхом на дельфине…)

Период от смерти до смерти сначала был достаточно долгим и почти равнялся человеческой жизни, но с годами тело его уставало раньше срока и периоды становились короче и короче, пока к последнему столетию не стали трехлетними. Он чувствовал приближение смерти уже издали, как собака чует землетрясение, по той слабости и тошноте, что разрасталась в нем к концу периода. Тогда он искал убежища, чтобы никто не смог потревожить его труп, чтобы не нашли люди и не похоронили, чтобы звери не растащили по частям, чтобы волна не смыла в море. Безошибочным чутьем он находил именно такое место, и неприятных случайностей почти не было за всю его жизнь. После воскрешения он проходил по знакомым улицам, заходил в дома, где жил до своей смерти, прощался молча и уходил, чтобы в другом городе начать жизнь сызнова.

(…тогда он еще не избавился от гордыни, склонен был считать себя избранником богов и стремился держаться поближе к власти. Он был пажом Александра Великого, входил в царскую когорту под именем Эпимон, и вот однажды однокашники склонили его к заговору против царя. История кровавая, заранее обреченная на провал, и он понял это раньше всех, по своему обыкновению струсив и во всем сознавшись Александру. Протрезвев после тяжелой попойки, тот помиловал предателя, а его приятелей приказал жестоко замучить. С тех пор мой подопечный избегал пышных дворов царей и правителей — он был на волосок от гибели и ощутил на губах вкус деспотической власти, соленый от чужой крови и горький от собственной желчи. Я знаю этот вкус, и он глубоко противен мне, и не моя вина в том, что судьба из века в век искушает меня и принуждает скитаться в пространстве и времени по землям и странам, и рядит в пурпур, и возносит на троны, и низвергает в рвы, наполненные смердящими трупами…)