Сергей Беляев - Радиомозг

Весь зал дружно поднялся и загудел:

– Обещаем… За работу.

Седой мастер в кожаном фартуке подошел к трибуне.

– Передай, что мы все. Как один… И старые… И молодняки наши…

Слова были заглушены общим дружным криком.

– Клянемся!

…После совещания Глаголев говорил в тесном кругу собравшихся в кабинете Гэза:

– Необходимо с этим покончить. Два авантюриста, это теперь нам известно, самостоятельно задумали грандиозный шантаж. Случайно они натолкнулись на работу доктора Таха и выкрадывали у него каждый шаг, которым он продвигался к решению о непосредственном наблюдении работы мозга. Они вели, пользуясь вычислениями Таха, параллельно такую же работу… Да, да, доктор, – повернулся Глаголев к задумавшемуся Таху. – Но они пошли дальше… Они сумели передавать це-волны на далекие расстояния. Случайное наблюдение товарища Гэза повернуло дело в другую сторону.

– Они сумели передавать мои волны, – заговорил Tax, – только потому, что у меня не было средств… Я бился, как рыба об лед.

– Мы бедны, – возразил Глаголев, – но на всякое нужное и полезное дело и у нас должны найтись средства.

– Не поздно ли? – скорбно сказал Tax. – Раз это авантюристы и люди, способные на все…

– Они – преступники, доктор, – скромно, но твердо отозвался просто одетый человек, прибывший вместе с Глаголевым. – Они держали меня…

– Да, товарищи, – быстро поддержал Глаголев. – Вот Михаил Андреевич – позвольте представить. Еще до 1905 года я, тогда простой слесарь, жил в Питере у его матери, снимал комнатушку, он был крохотный мальчуган… Потом он попал за границу. И вот этим авантюристам нужен был для опытов человек, умеющий думать по-русски и по-французски, переживающий тяжелые потрясения, сильный и смелый. Они, не задумываясь, плетут хитрую интригу, убивают его жену, возводят на него обвинение в убийстве, одурманивают его, держат взаперти…

– Позвольте, – спросил Тах скромного человека. – Ее звали Рьетта? Потом – «Золотой павлин»… Кто это был «Золотой павлин»?

– Это так называлась харчевня, которую держала моя жена, – тихо ответил скромный человек. – А вы?

– Я читал ваши мысли, которые передавали ваши мучители сюда, на дачу профессора Толье.

– Толье? – вскрикнул Мишель. – Так это был он? – Мишель – он же теперь Михаил Андреевич – побледнел и затряс головой. – Простите, но я ни могу еще опомниться… Дайте мне прийти в себя. – Он тяжело опустился на диван, стоявший в лаборатории Гэза.

– Михаил Андреевич явился ко мне в полпредство и рассказал свою удивительную историю. Я помнил его мальчуганом… Он и раньше писал мне… Теперь он сумел приехать сюда… Что вы, инженер? – обратился Глаголев к поднявшемуся Гэзу.

– Сегодня утром я подвел итог вычислениям направления волн двухметровой длины, которыми пользуются Толье и компания. Двух правильных данных мне было достаточно… База, которую мы ищем, находится…

– Где? – спросили все. – Вам известно?

– В горах Центрального Кавказа…

Михаил Андреевич смело взглянул в лицо Гэза.

– Надо немедленно ехать туда. Я буду вам полезен. Мишутка порывисто продвинулся вперед.

– Товарищ Гэз… Едем, и никаких… Я с ним рассчитаюсь за Дуню.

Гэз улыбнулся.

– Что тебе рассчитываться? Поженились ведь – и ладно.

– Оно, конечно… – сконфузился Мишутка.

Михаил Андреевич заметил:

– Во всяком случае, надо ехать и рассчитаться с этими заграничными профессорами…

– Толье? – вопросительно добавил Мишутка.

– И вовсе не Толье. Настоящая их фамилия – Гричар.

– Братья Гричар? – прохрипел Гэз, вцепившись в край стола пальцами.

– Да.

Гэз нервно двинул челюстью и выронил изо рта трубку.

Прошел год. На маленькой площадке, помещавшейся на крыше вновь отстроенного Государственного Дворца Радио, стоял Гэз и с высоты двадцатиэтажного дома смотрел на расстилавшийся перед ним город. Внизу, как букашки, ползали трамваи. Автобусы казались спичечными коробками, которые плывут по весенним уличным ручьям, задерживаются на перекрестках и опять уносятся невидимой водой. Прерывистыми лентами тянулись экипажи в обрамлении маленьких точечных человеческих фигурок. Внезапно экипажная лента обрывалась, движение ее останавливалось, и в прорыв с одной стороны улицы на другую спешно перебегала человеческая толпа. Стон трамвайных колес, режущих рельсы на закруглениях, гудки, звонки, пронзительные выкрики газетчиков летели вверх, к маленькой площадке, где стоял Гэз. Но он не слышал живой музыки большого города. Он смотрел вдаль, где неровным полукругом вырисовывались границы города.