Сергей Беляев - Радиомозг

– Не сходите с ума раньше времени, Мишель, – строго сказал господин в голубом докторском халате. – Смотрите на мою ладонь.

Лучистая точка раздвоилась, как бы поплыла по воздуху и впилась в глаза Мишеля.

Мишель застыл. В зябкой тишине, от которой по спине Мишеля побежали неприятные мурашки, мерно и отдаленно раздался звон колокола. Мишель считал удары. Пробило одиннадцать раз, и какая-то странная музыка, вся составленная из легких свистулек, налетела на Мишеля.

Из голубоватой дали на него надвинулось круглое лицо тетушки Генриетты, улыбающееся и радостное… Нет, это не Рьетта, это кто-то другая… Мама… Милая мама… Протягивает конфетку…

– Возьми, Мишель.

Видится угол маленького столика, покрытого старинной таруской скатертью, лампа под абажуром, раскрытая книга… Окно, занавешенное тюлевой занавеской. А за окном вой бури, и снег мягко плюхает в стекло ватными хлопьями…

– Думайте по-русски, Мишель… Не думайте по-французски…

Бритый господин сухо смотрит на Мишеля.

– Мне нужно, чтобы вы думали по-русски… Вы русский эмигрант и думаете, как бы вам вернуться на могилу вашей матери… Об этом думайте по-русски.

Мишель почувствовал, что у него что-то затряслось в голове, как консервы в запаянной банке, и слезы выступили на глазах.

– Да, я – русский и хочу туда!.. На могилку… Да, да.

Он без чувств свалился со стола, на котором сидел.

Весна в этом году принялась дружно. Солнечные теплые дни точно гнались наперегонки. На заводском дворе сторож Трофим стоял у ворот в распахнутом тулупе, утирал пот с лица, щурился на яркий солнечный свет и говорил сидевшему на скамеечке Луке:

– По такой погоде раздемши надо ходить.

Лука поглядел на тень от заводского корпуса, которая скоро должна была коснуться нефтепроводной трубы, протянутой от бака в кочегарку, и ответил не Трофиму, а своим мыслям:

– Полдни через десять минут будут…

Трофим кивнул головой.

– Мишутку дожидаешься? Сейчас загудит… А тебе что, не терпится?

– Дело есть, – почти про себя промолвил Лука.

– Так… Да у твоего сынишки и тут делов немало. Инженер заведующий его к себе по отделу приблизил, Гэз прозывается, сурьезный гражданин… На мастера выходит Мишутка, вот что… Сопливыш еще, по правде говоря, а мастер…

– Новые времена, Триша, новые люди… Мы им не пример. Да и чего с прежних времен пример брать? Если бы нас-то так раньше учили, как теперь… – Лука сделал движение рукой, как оратор, подняв кулак кверху. – Если б давали рабочему смысл и втолковали понятие, что к чему и зачем, так мы бы с тобой, Триша, далеко бы ушли… А, правду я говорю?

– Еще б не правду, – вздохнул Трофим. – Вот они, молодые-то, вроде Мишутки твоего, Дуняшки Роговой, Петьки Живца, они за теперешний порядок жизни горло всякому недругу перегрызут, костьми лягут, а не сдадут.

Зычный рев басистого заводского гудка будто с размаху ударил в теплый весенний воздух. Голуби, гревшиеся на крыше корпуса, испуганной стаей взмыли вверх, покружились и опустились на крылечко жилой казармы, около которой хлопотливо клохтали куры.

Из корпуса выбегали рабочие и работницы, на ходу надевая верхнюю одежду, а то и просто в одних пиджаках, громко перекидываясь шуточками и замечаниями. От корпуса поток людей разделялся на две речки: одна из молодежи быстро катилась прямо через двор в столовую, а другая, из пожилых, тянулась к калитке, – эти спешили на вольные квартиры в призаводском поселке.

Гудок кончился. Пар, вырывавшийся из громадного свистка, торчавшего над кочегаркой, распластался и таял под блестящими лучами солнца, будто комочек рыхлого снега в весенней воде, а басистый гул еще звучал и пышными волнами плыл над заводом.

Лука приставил правую ладонь козырьком ко лбу и смотрел на крыльцо корпуса. Мишутка вышел одним из последних, обвел глазами знакомую картину заводского двора и увидел дожидающегося отца. Только что хотел смальчишничать, прямо с верхней ступеньки спрыгнуть на сухое место, перемахнувши через лужу и грязь, только приспособился к прыжку, а сзади услыхал:

– Вот сейчас хлопнешься носом, хорош будешь.

Обернулся.

– Дуня? Все насмешничаешь?

Темные глаза Дуни вскинулись и блеснули.

– А ты это чего серьезничаешь? Нос кверху задираешь, что скоро мастером станешь, еще разряд прибавят? Тогда к тебе и не приступиться.

– Оставь, Дуня… Чего насмешничаешь?

Мишутка сделал умоляющее лицо, а Дуня расхохоталась: