Алексей Иващенко - Война внутри

С тихим треском парящий крест подносит мерзкое существо к Монете. Археолог, в отличие от большинства, не боится Тофу, он испытает к ним стойкое отвращение, при этом признавая их силу. С такими лучше не ссориться.

– Я ненавижу себя. Ненавидь себя, – ритуально приветствует Монету жрец, возвышаясь над путником. Лицо говорящего расплывается, оставляя заметным только нечётко очерченный чёрным рот, вызывая концентрацию именно на нём. Огромный, он двигается гипнотической дырой, сбивая археолога с мысли и иногда давая заметить заточенные белоснежные зубы. Странная способность жрецов боли, объяснения которой Монета не знает.

– Мне нужна печать, – выпаливает Монета, систематически вспоминая убеждения чёрных монахов и размышляя, насколько они верны.

Тофу изучает мелкого человека под своими культями ещё томительные тридцать секунд. Иногда Монета близок к тому, чтобы вспомнить то, что он что-то должен не помнить, но он успевает поймать себя на этом чудовищной самодисциплиной.

Наконец жрец отлетает назад, жестом обводит Монету и произносит:

– Страдай в мире.

В теле археолога поднимается какое-то ощущение неправильности, инородности. Словно он только что сделал что-то мерзкое, например, совокупился со своей матерью. Немного подташнивает. Печать совершена. Монета не любит благодарить в этот момент, он предпочитает думать, что это просто дело – выгодно им, выгодно ему. Никаких благодарностей, он честно отдал свои деньги. Археолог осматривает свои новенькие, поблёскивающие печати на веере. Да, эта стоит в другом месте. Археолог разворачивается и уходит. Послушник семенит следом, закрывает большую дверь.

Покой отрезается от постороннего мира. Жрец отлетает к своему углу. Через минуту в комнату входит другой служитель, в двухметровом чёрном колпаке на голове, подходит к кресту. Слегка кланяется, сгибаясь лишь в коленях.

– Я Константин, я ненавижу себя. Я Константин, ты ненавидишь меня. Он Константин, все ненавидят его, – начинает службу Константин, кланяясь вновь. Жрец смотрит вверх, беззвучно молясь. Константин вынимает ритуальный нож, включает электрическое лезвие и срезает с живота жреца полосу кожи с мясом. Константин бросает отрезанный кусок одному из уродцев, и тот пожирает его. Ритуал начинается…

Равнина гонит по своим красным барханам песчаные смерчи. Радиоактивная пыль и ядовитый песок танцуют сентиментальный танец. Монета, закутанный в хамелеонку, привычно следит за равномерностью дыхания через плотную маску, уходящую в плечи. Прикрытые тканью новенькие фильтры шелестят, превращая воздух нового мира в воздух старого. Археолог бросает взгляд на Женю – мелкий человечек ожесточённо идёт следом, временами его ноги заплетаются, но он стабильно отвечает отказом на предложения отдохнуть. А Монета не спрашивает подобное без особой необходимости. Археолог чувствует исходящую от Жени одержимость, ему стыдно признаваться, но этот сумасшедший мужчина выносливей его.

Монета задумывается, насколько велик шанс, что он просто разнежился, имея в своём распоряжении только опасные, медленно проходимые участки и хорошую экипировку.

Два человека целенаправленно и с усилием идут на фоне чёрного неба и красного песка. Это лишь первый день, Монета прокладывает их путь через условно безопасный кусок равнины, позволяя сэкономить драгоценные полдня. Это его собственная тропа, нанесённая на карту. Археолог с интересом поглядывает на Женю, когда они минуют вспышки или парящие красные кристаллы остекленевшего песка. Мелкий человечек игнорирует их или не подаёт виду сквозь толстую резину противогаза. Неужели ему не любопытно или не страшно?

Монета даже специально проводит его мимо одного из столбов – возвышаясь над алым песком, вытянутый чёрный цилиндр облеплен скоплением иссушенных человеческих конечностей, сплетающихся то ли в любящих, то ли в старающихся уберечь от неизведанного объятиях. Необычные монументы раздавленным в какой-то бесформенный ком и запечённым человеческим телам. Монета не знает их точного назначения, обычно столбы используют как индикаторы сильных пси-искажений.

Женя остаётся безучастным, и археолог жалеет, что пускай незначительно, но рисковал, сворачивая с изведанной тропки.

Измучив себя к концу дня, Монета проводит их через тонкий брод до небольшого укрытия под каменным великаном. Археолог достаёт подстилку и с удовольствием присаживается, бросает взгляд на застывшего перед ним человека в лохмотьях. Словно чёрные палки, ноги Жени болезненно воткнуты в пыльное тело равнины.