Аркадий и Борис Стругацкие - За миллиард лет до конца света

– Пардон! – воскликнул он. – Вы располагайтесь, располагайтесь, я сейчас…

Он схватил трубку и услышал, как Вайнгартен монотонно, не своим каким-то голосом повторяет:

– Митька… Митька… Отвечай, Митька…

– Алё! – сказал Малянов. – Валька, слушай…

– Митька! – заорал Вайнгартен. – Это ты?

Малянов даже испугался.

– Чего ты орешь? Тут ко мне приехали, извини… Я тебе потом позвоню.

– Кто? Кто приехал? – страшным голосом спросил Вайнгартен.

Малянов ощутил какой-то холодок по всему телу. С ума сошел Валька. Ну и денек…

– Валька, – сказал он очень спокойно. – Что с тобой сегодня? Ну, женщина одна приехала… Иркина подруга…

– С-сукин сын! – сказал вдруг Вайнгартен и повесил трубку…»

3. «…а она сменила свой мини-сарафан на мини-юбочку и мини-кофточку. Надо сказать, девочка она была в высшей степени призывная, – у Малянова создалось впечатление, что она начисто не признавала лифчиков. Ни к чему ей были лифчики, все у нее было в порядке безо всяких лифчиков. О «полостях Малянова» он больше не вспоминал.

Впрочем, все было очень прилично, как в лучших домах. Сидели, трепались, пили чаек, потели. Он был уже Димочкой, а она у него уже стала Лидочкой. После третьего стакана Димочка рассказал анекдот о двух петухах – просто к слову пришлось, – и Лидочка очень хохотала и махала на Димочку голой рукой. Он вспомнил (петухи напомнили), что надо бы позвонить Вайнгартену, но звонить не пошел, а вместо этого сказал Лидочке:

– Изумительно вы все-таки загорели!

– А вы – белый, как червяк, – сказала Лидочка.

– Работа, работа! Труды!

– А у нас в пионерлагере…

И Лидочка подробно, но очень мило рассказала, как там у них в пионерлагере насчет позагорать. В ответ Малянов рассказал, как ребята загорают на Большой антенне. Что такое Большая антенна? Пожалуйста. Он рассказал, что такое Большая антенна и зачем. Она вытянула свои длинные коричневые ноги и, скрестив, положила их на Бобкин стульчик. Ноги были гладкие, как зеркало. У Малянова создалось впечатление, что в них даже что-то отражалось. Чтобы отвлечься, он поднялся и взял с конфорки кипящий чайник. При этом он обварил себе паром пальцы и мельком вспомнил о каком-то монахе, который сунул конечность то ли в огонь, то ли в кипяток, дабы уйти от зла, проистекающего ввиду наличия в непосредственной близости прекрасной женщины, – решительный был малый.

– Хотите еще стаканчик? – спросил он.

Лидочка не ответила, и он обернулся. Она смотрела на него широко открытыми светлыми глазами, и на блестящем от загара лице ее было совершенно неуместное выражение – не то растерянности, не то испуга, – у нее даже рот приоткрылся.

– Налить? – неуверенно спросил Малянов, качнув чайником.

Лидочка встрепенулась, часто-часто замигала и провела пальцами по лбу.

– Что?

– Я говорю – чайку налить вам еще?

– Да нет, спасибо… – Она засмеялась как ни в чем не бывало. – А то я лопну. Надо фигуру беречь.

– О да! – сказал Малянов с повышенной галантностью. – Такую фигуру, несомненно, надо беречь. Может быть, ее стоит даже застраховать…

Она мельком улыбнулась и, повернув голову, через плечо посмотрела во двор. Шея у нее была длинная, гладкая, разве что несколько худая. У Малянова создалось еще одно впечатление, а именно, что эта шея создана для поцелуев. Равно как и ее плечи. Не говоря уже об остальном. Цирцея, подумал он. И сразу же добавил: впрочем, я люблю свою Ирку и никогда в жизни ей не изменю…

– Вот странно, – сказала Цирцея. – У меня такое ощущение, будто я все это уже когда-то видела: эту кухню, этот двор… только во дворе было большое дерево… Огромное дерево!.. У вас так бывает?

– Конечно, – сказал Малянов с готовностью. – По-моему, это у всех бывает. Я где-то читал, это называется ложная память…

– Да, наверное, – проговорила она с сомнением.

Малянов, стараясь не слишком шуметь, осторожно прихлебывал горячий чай. В легкой трепотне явно возник какой-то перебой. Словно заело что-то.

– А может быть, мы с вами уже встречались? – спросила она вдруг.

– Где? Когда? Я бы вас запомнил…

– Ну, может быть, случайно… где-нибудь на улице… на танцах…

– Какие могут быть танцы? – возразил Малянов. – Я уже забыл, как это делается…

И тут они оба замолчали, да так, что у Малянова даже пальцы на ногах поджались от неловкости. Это было то самое отвратительное состояние, когда не знаешь, куда глаза девать, а в голове, как камни в бочке, с грохотом пересыпаются абсолютно неподходящие и бездарные начала новых разговоров. «А наш Калям ходит в унитаз…» Или: «Помидоров в этом году в магазинах не достать…» Или: «Может быть, еще стаканчик чайку?» Или, скажем: «Ну а как вам нравится наш замечательный город?..»