Дмитрий Костюкевич - Этика Райдера

« Человечество – не единый вид. Помимо расовых и национальных различий в нём выделяют наиболее существенные – видовые. Термин „видизм“ („speciesism“) впервые применил биолог, экофилософ Ричард Райдер, им он обозначил особую этику поведения в отношении собственного вида ».

Начало ему нравилось, он покрутил его немного, играя словами, и вернулся к собранному материалу.

Новому понятию так и не смогли выделить постоянное место. Оно чувствовало себя более уютно не в эволюционной биологии, а в антропологии. Видизм породил очередную гуманитарную науку, а также стал объединительной идеей свежего общественного движения.

« Тройственное значение видизма:

Кроме научной интерпретации всех событий человеческой истории, создания некой «теории добра и зла», слово имеет и второй, негативный смысл – по аналогии с нацизмом и расизмом. Все исторические события развивались именно в этом «видистском» плане: хищные гоминиды угнетали нехищных людей. Видовое порабощение (поглощение) лживыми, подлыми людоедами подневольного, беспомощного скота, быдла.

И перевёртыш, третий смысл видизма – морально оправданная освободительная борьба нехищных человеческих видов против мирового диктата хищников – человекообразных существ, генетически лишённых совести. Этакий «благородный национализм».

Хищность человека проявляется весьма разнообразно: убийства, изуверские пытки, сексуальные извращения, моральный гнёт. Хищный компонент человечества виден во всех сферах деятельности… »

Антона прервал громкий голос. Он повернулся и увидел уличного оратора в трёх-четырёх метрах от своего столика. Сутулый мужчина с толстой шеей стоял к нему боком, опершись пальцами о трибуну. Конструкция на вид была лёгкая, пластиковая, узелки петель проглядывали на стыке сторон – скорей всего, мужчина достал кафедру из багажника одной из припаркованных вдоль обочины машин и без хлопот собрал для выступления.

– Чему вы радуетесь? – крикнул он и саданул кулаком по поверхности для бумаги.

«Люди. Я бы добавил: люди, – подумал Антон. – Чему вы радуетесь, люди? Или слишком банально? Хотя почему… Людьми-то мы не перестали быть? Так?»

Он одёрнул себя. Кодирование реальности в литературный аналог само по себе неплохо, если ты зарабатываешь пером на жизнь, пусть и рафинированными статейками, а не повестями, как хотел бы, но есть и минусы – ты выпадаешь из этой самой реальности, обрабатывая одну фразу, упускаешь три.

– …вы не можете до сих пор загнать под каблук черножопых и узкоглазых, заставить их как минимум уважать вашу культуру и обычаи, но мечтаете о дружной семье с инопланетными монстрами! Опомнитесь! В вас течёт ленивая кровь, кровь рабов и обезьян, но вам этого мало! Всё изменилось! Не вы меняете бесполезные блестящие побрякушки на золото и драгоценные камни, а вам впихивают кусочки зеркал! А скоро попытаются впихнуть большой кусок дерьма, космические экскременты и объедки!

У ритора был скалистый профиль и яростный кадык. Сгибаясь и харкая словами над лекторской опорой, он обращался к улице, то грозя толпе кулаком, то яростно сжимая края трибуны, словно едва сдерживал себя от подкрепления зычных истин рукоприкладством. Он замешивал в одной бадье всё: расизм, нацизм и видизм (только теперь термин обрёл четвёртый смысл – борьбу двух видов, расстояние между ареалами которых мерялось галактической линейкой) – и выплёскивал в воздух.

– Европеоидная популяция сокращается! Вы знали это? Нет? Вы! урезаете её. В белых семьях не хотят рожать больше одного ребёнка, а долбанные нигеры сеют свои гены везде, где раздвигаются белые ноги. Когда-нибудь, чтобы увидеть ребёнка со светлой кожей и волосами, нам придётся искать новый беломоро-балтийский «пояс блондинов», похороненный в доколумбовой эпохе. Но другого шанса у нас не будет, всё уже заселено, пигментированные люди такого будущего – и будут европейцами! Пора что-то с этим делать!

Толстошеий мужчина ткнул пальцем в одного, другого, третьего прохожего.

– Тебе! И тебе! И тебе! Всем вам!

Он, безусловно, не являлся таким великим оратором, как Демосфен или Гитлер, но свою паству собрал. У человека, призывающего к чему-либо – неважно, добру, злу или потустороннему обоих понятий – всегда найдутся слушатели. И, без лукавства, запитать их на зло гораздо легче – кровь образней перьев, а кулаки и «вырвем ублюдкам сердце!» действенней разведённых в сторону рук и «возлюби ближнего своего». Тлуща 3 3 Чернь, толпа (устар.). остаётся тлущей, не важно, одета она в рваные сермяги, дорогие костюмы или наукоёмкие кофты со сменными изображениями.