Урсула Ле Гуин - Роканнон

— Ту статью, что ты написал об Относительной Частоте, я отправила Сабулу, в Аббенай, — сказала она Шевеку, как обычно, отрывисто и приветливо. — Хочешь прочесть ответ?

Она подвинула к нему через стол неаккуратный клочок бумаги, явно — угол, оторванный от куска побольше. На нем мелко-мелко было нацарапано:

((ts)/2)R = o

Шевек оперся ладонями о стол и, не отрываясь, смотрел на этот клочок бумаги. Глаза у него были светлые, и свет из окна наполнял их, так что они казались прозрачными, как вода. Ему было девятнадцать лет, Митис — пятьдесят пять. Она смотрела на него с состраданием и восхищением.

— Вот этого-то и не хватало, — сказал он. Ощупью он нашел на столе карандаш и начал быстро писать на этом же обрывке бумаги. Когда он писал, его лишенное краски лицо, посеребренное тонкими короткими волосами, разрумянилось, уши покраснели.

Митис потихоньку обошла вокруг стола, чтобы сесть. У нее было нарушено кровообращение в ногах, и она не могла подолгу стоять. Но ее движение помешало Шевеку. Он поднял холодный, раздраженный взгляд.

— Я смогу это закончить за день — за два, — сказал он.

— Когда закончишь, Сабул хочет видеть результаты.

Наступило молчание. Краска отхлынула от лица Шевека, он опять заметил Митис, которую он любил.

— Зачем ты послала эту статью Сабулу? — спросил он. — С такой большой дыркой в середине! — Он заулыбался; он весь сиял от радости, что может заделать эту дырку в своих рассуждениях.

— Я подумала, что он сумеет найти твою ошибку. Я не смогла. И потом, я хотела, чтобы он увидел, чего ты ищешь… Знаешь, он захочет, чтобы ты поехал туда, в Аббенай.

Юноша не ответил.

— Ты хочешь поехать?

— Пока нет.

— Я так и думала. Но ты должен поехать. Из-за книг; и из-за тех умов, с которыми ты встретишься. Ты не должен губить такую голову в пустыне! — заговорила Митис с внезапной странностью. — Твой долг, Шевек, стремиться к самому лучшему; никогда не поддаваться на обман ложного уравнивания. Ты будешь работать с Сабулом; он хороший физик; он будет давать тебе большую нагрузку. Но у тебя будет возможность найти направление, которое ты захочешь разрабатывать. Пробудь здесь еще одну четверть, потом уезжай. И будь осторожен там, в Аббенае. Оставайся свободным. Власть — неотъемлемое свойство любого центра. Ты отправляешься в центр. Я мало знаю Сабула; я не знаю о нем ничего плохого; но помни вот что: ты будешь его человеком.

Формы единственного числа притяжательных местоимений в правийском языке применялись в основном для выразительности; в обыденной речи их избегали. Маленький ребенок мог сказать: «Моя мать», — но скоро он приучался говорить: «мать». Вместо «моя рука» говорили просто: «рука» и так далее; слова: «это мое, а то — твое» — по-правийски звучали так: «я пользуюсь этим, а ты пользуешься тем». Утверждение Митис: «Ты будешь его человеком» — звучало странно. Шевек непонимающе смотрел на нее.

— У тебя есть работа, — сказала Митис. У нее были черные глаза, они сверкали, словно от гнева. — Делай ее! — И она вышла, потому что в лаборатории ее ждала группа. Шевек растерянно смотрел на исписанный обрывок бумаги. Он думал, что Митис велит ему поскорее исправить уравнение. Лишь много позже он понял, что она сказала ему тогда.

Накануне его отъезда в Аббенай его соученики устроили в его честь вечеринку. Вечеринки устраивали часто, под любым пустяковым предлогом, но Шевека удивило, сколько энергии было вложено в эту; и он не мог понять, почему она так удалась. Не поддаваясь влиянию других, он не замечал, что сам влияет на них; он и понятия не имел, что к нему хорошо относятся.

Многие из них, должно быть, не один день копили для этой вечеринки свой ежедневный паек. Еды было невероятное количество. Выпечки было заказано столько, что пекарь дал волю фантазии и произвел на свет неведомые доселе лакомства: вафли с пряностями, наперченные квадратики теста к копченой рыбе, сладкие жареные лепешки, сочившиеся жиром. Были там фруктовые напитки, консервированные фрукты из района Керанского Моря, крошечные креветки, груды хрустящего жареного картофеля. Обильная, жирная еда опьяняла. Все очень развеселились, а некоторые объелись.

Были сценки и представления, отрепетированные и экспромты. Тирин обвешался лохмотьями из регенерационного контейнера и подходил то к одному, то к другому, изображая Бедного Уррасти, нищего — это было одно из иотийских слов, выученных всеми на уроках истории.

— Дайте мне деньги — канючил он, тряся рукой у них перед носом. — Деньги! Деньги! Почему вы не даете мне деньги? У вас нет? Грязные собственники! Спекулянты! Гляньте на всю эту еду, откуда вы ее взяли, если у вас нет деньги? — Потом он выставил на продажу себя: — Кубите меня, кубите меня, за совсем немножко деньги, — упрашивал он.