Александра Нюренберг - Планета Навь

Нин остановилась у выхода и провела пальцем по книжной полке.

– Ты это читал?

– Литература Юга в упадке. С тех пор, как отменили цензуру. Тебе холодно?

– Думаю о камине в главном доме. Наверное, Иштар с фрейлиной уже разожгли. Сплетничали и щекотали друг дружку прутиками вот тут.

– Да, камин неплох, огонек в тумане. Похоже на самую настоящую надежду. Любишь огонь?

– Первая Звезда выглядит так, будто искусственное освещение сбоку подали.

– Она тут у нас единственная. – Напомнил Энки.

Глаза у него загорелись теперь вполне явственно – зря, что ль, про огонь разговариваем. Он ласково держал сосуд, брошенный Нин, и даже прижал его к щеке. Нин это не понравилось.

– Всё забываю. А дома-то сейчас сезон Второй Звезды. …Книга об оружии?

– Это так, сказки на ночь.

– Та Штука… Энки, пожалуйста, оставь это в покое.

– Какая штука? Что оставить в покое? Ну. Ну. Не беспокойся, серьёзно. Она надёжно зарыта. Мой дорогой брат Энлиль и я… Я держу этот бокал, Нин, потому что на нём следы твоих уст. Твоя генетическая информация, такая славная… хорошенькая.

– Понятно.

Она подошла и выхватила сосуд.

– Эта история как-то связана с Легендой о Происхождении?

Энки всем телом показал, что у него забрали самое дорогое, и не ответил. Нин заметила, что в Мегамире торчат письма.

– Так, счета за освещение. – Пояснил Энки, поймав её взгляд. – Кастелян присылает.

– А военных зачем так много? Даже тот знаменитый толстяк мелькнул. Из любви к логике – мелькнуть ему было довольно трудно.

Энки протянул руку и поцокал ногтем по, оказывается, драгоценному бокальчику.

– Его толщина тоже нацдостояние, вроде чьих-то голубых глаз.

– Ну, всё, Энки, спасибо за тёплое питьё, из чего бы оно ни состояло.

Нин ловко сунула колбу на полку. Энки подошёл и, коснувшись плеча Нин, вытащил из-за книг настоящую гражданскую бутылку классических женственных очертаний.

– А это, когда сад посадим, разопьём.

Мегамир потихоньку разгорался, его неподвижное зерцало пошло рябью. При свете особенности мимики стали очевиднее. Складочка у рта Нин и её глубоко посаженные глаза сделали её лицо другим.

– Ты похожа на мальчика, которого похитили феи. – Сказал Энки.

Она вернулась к столу, ибо выход был надёжно заблокирован Энки, бутылкой и садом. Карты всегда нравились ей и казались совершенно непонятными. Энки тут же оказался рядом («сад» был копошливо спрятан за обруганные книги) и показал ей на карте закрашенное треугольником место.

– Тут. Даже с Нибиру это местечко так и просилось в оранжерею.

Она почувствовала, как он улыбается за её затылком.

– Ах, ты. Девушка-зима. Ты зимняя моя сказочка.

– Надеюсь, я вымыла уши.

Рука Энки высунулась из-за её плеча.

– А вот здесь мощное месторождение золота.

– Кто-нибудь об этом знает?

– Вот теперь ты знаешь.

– Не надейся надолго сохранить это в секрете.

– В самом деле. – Он пробормотал. – Изумлён, что Энлиль не привёз какого-нибудь подарочка.

– Ты про дедову личную службу?

– Ах, Нин, да ты поражаешь меня… Я полагал, ты так наивна, что зло этого мира тебе незнакомо.

– Личная служба – зло?

– А для чего они, помилуй? Я тут ямы копаю, верчу мельницы, можно сказать, своими белыми барскими ручками… ты копаешься по локоть своими неземными руками во внутренностях, ДНК эти крутишь, прямо-таки крестиком вышиваешь, а они тут со своими маренговыми костюмами и шнурами в ушах, которые напрямую соединяются с прикроватным столиком деда.

Она повела головой – лён ожил.

– Что?

Она промолчала.

– Ты уверен, что это прикроватный столик именно деда?

– О, нет, Нин. Дед видит на три метра под любой теорией заговора. Он их сам создает, ежли хочешь знать.

– Не хочу…

– Что?

– Не хочу я знать ничего. – С внезапной скукой сказала Нин. Глаза у неё сделались тоскливые.

Энки приобнял воздух за её плечом, и она не отстранилась

– А ты, оказывается, думала, что шпионы – хорошие, да?

Она заулыбалась.

– Думала? Тебе нравятся шпионы, да? Плохие хорошие парни? Бац! И его расстреляли на рассвете с твоим поцелуем на губах, и потому он улыбался от счастья этими губами, пока его разворачивали к стенке, а все вокруг думали, мол, сошёл с ума от страха, парень, повезло, а хорошенький какой. А он перед расстрелом даже зубы не чистил, поцелуй берёг.

– Энки…

– И он им ничего не сказал.

– Что сказал?

– Таких даже не пытают – слишком красивые, чтоб не попортить. И потом же ясно – он ничего не скажет. – Увлечённо рассказывал Энки.