А делать что-то нужно. Есть такая вещь, периодическая экзосистема Наго-Хораки называется. Предполагалось, оная экзосистема своей периодичностью должна была весьма упростить взгляд естествоиспытателя на события окружающей жизни и просто своей полезностью стать той путеводной нитью, которая поможет сохранить рассудок неподготовленному человеку. Лошадь Гамински, скажем, она же болотная тригора 66FG1435K (попросту трясатка). Терпкая выпухоль Плятто, она же засунец Плятто PK-8456662FG-09090923546. Некрофаг Парсонза. Изящный многоед FG14535—47856789K. Полиноморф Гидо, Болотный выхлоп. Столовая выпь Капри 234FG-3456772K, она же столовый скат Капри. Зеркальный полухорд-богомол Ра, он же странный ложноног Тутмоса; большой упсс FGP65780003216786669 – и это еще не самое худшее, что ждет заглядывающего в справочник. Зачастую трудно было избавиться от впечатления, что умирающие от скуки научные иждивенцы торопились первыми внести свой посильный вклад в свод энциклопедических данных Внешнего Конька, давясь от предвкушений и хихикая в ладошку. Вначале я в силу долга службы пытался с карандашом в руке все это терпеливо, водя пальцем, с присущей мне добросовестностью переносить, потом попробовал найти, кто этим занимается. При этом, повторяю, срочные, я бы даже сказал, панические меры никто принимать как бы не собирается, у комиссии экспертов попросту сюда не доходят руки. Большой снежный прибор Хораки, «снежного» в котором столько же, сколько в нем от рептилий. Говорят, когда наше общее начальство наверху узнало об этой последней эволюции мысли референтов, оно поклялось своими руками сжечь последнюю редакцию справочника на ягодицах автора открытия. Может, хоть эти крайние меры возымеют какое-то действие. Ну ведь невозможно же работать. Иседе Хораки, конечно, зверь, но в хорошем, конструктивном смысле. Был где-то стеклянный перистальт. Симбиот Сцилларда (так прямо и стоит), он же пирамские гвозди FG909004545-PK5567, и так далее, и так далее. Это, как можно понять, делалось больше по причине недостатка воображения, чем из каких-то там энциклопедических соображений. Поскольку «лошадь» уважаемого мэтра гносеологии в силу своего устоявшегося обыкновения проветривать на солнцепеке в развернутом виде орган, который (следуя дальше традиции аналогий) по своим отправляемым функциям следовало бы определить как печень, скорее напоминает жерло водоплавающего камина с полуобвалившейся штукатуркой.
Так, выпь некоего хитроумнейшего из старших лаборантов здесь на Капри вообще представляет собой отдельную культуру-конгломерат, симбиоз колонии животных бесхордовых и ползучих архаических растений прогимноспермов – редкий случай, когда в союз вступают организмы, совсем незначительно удаленные один от другого в эволюционном смысле.
По поводу же некрофага, перистальта или вот еще, скажем, «засунца» вообще остается только качать головой. Но все это, конечно, частности. Другое дело, когда народ, в общем-то искушенный, как подразумевается, в принципах сожительства в биоценозных структурах, начинает и вести себя так, как называет. Мне самому однажды приходилось чуть не за куртки оттаскивать партию палеобиологов, настойчиво рвавшихся покормить с ладошки неприкаянную стайку ушастых «тушканчиков» Умбунги, рыболова Брауна, злейшего врага камышовых гиен и кошек. Я могу объяснить, в чем дело. Темный участок надбровной линии, высоко сросшейся над блестящими увлажненными глазами, в сочетании с полуопущенными концами придавали милой скорбной мордочке именно то выражение глубокой скорби, пережитой совсем недавно невосполнимой утраты, призывающей к немедленному участию. На это выражение можно было купить всю биологическую Миссию и его щемящее сочувствие на сезон вперед. Это, кстати сказать, не единственный случай, когда безвольно сложенные на груди мягкие на вид пушистые лапки легкого на подъем создания и слегка вроде бы помятая от продолжительного лежания в одном положении мордочка вызывали у свидетелей этого чуда неодолимое желание снять с себя последнюю рубашку и срочно накормить. Все-таки удивительно, насколько бывает сильна инерция мышления у всезнающих ученых дядей, одичавших от безнаказанности. Я говорю, все взрослые, казалось бы, люди.
В какой-то момент я перестал обращать внимание на то, куда ступаю, перестал видеть перед собой черную зеркальную воду и прозрачный голубой лес по горизонту, шагая мягко и непринужденно, теперь всегда уже умея шагать здесь только мягко и непринужденно, как ветеран героической эпохи освоения, как заслуженный старожил земли, подспудно задумавшись, уйдя с наезженной колеи мыслей, прислушиваясь больше к внутреннему чувству, словно лишившись мимоходом чего-то, груза необременительного, но обязательного, о котором даже и думать забыл.
Читать дальше