Борис Мир - Данэя. Жертвы прогресса II

– Нет. Я слишком давно тут не был.

– Ну, как знаешь. Удачи! – Хорошо, что не узнал: лицо затенено большим козырьком.

Значит, надеяться почти не на что. Жаль: так хотелось испытать захватывающее чувство азарта и удачи, ощущения сопротивления пойманной рыбы, натянувшей леску. Но улетать он, в любом случае, не собирался.

Лал ждал его когда-то здесь, – а он был там, на острове: Лейли пела ему и дарила себя. Сын уплыл туда – к острову. Его уже совсем не видно.

Солнышко приятно пригревало. Сбросив ещё пару глиняных «бомб» для прикормки, Дан лег на дно лодки, незаметно забылся дремотой.

…Внезапно что-то будто толкнуло его. Ещё не совсем очнувшись, он сел и начал озираться вокруг. И вдруг увидел: лодка Сына качается на воде. Пустая!

Он испуганно схватился за радиобраслет:

– Сын! Сын, отзовись! Где ты! Сын!

Сын отозвался не сразу.

– Я на острове, Отец. Что-нибудь случилось?

– Я испугался. Твоя лодка далеко от берега, и тебя в ней не было.

– Я забыл её привязать. Пришли мне, пожалуйста, большую палатку, одежду и робота с едой.

Что?! И он вдруг вспомнил всё: понял.

– Ты один? – спросил он с какой-то робостью. Сердце учащенно колотилось.

– Нет.

– Сейчас пришлю. – Он поспешил на берег, надул плот и сам перетащил на него всё.

С того дня, как побывала у них, она часто прилетала сюда.

Дни были до отказа заполнены – она и Поль работали как одержимые, готовя «Бранда»; но параллельно, ни на минуту не прекращаясь – мысли: о себе, о Дане, Эе, их детях. Она никуда не могла деться от них. И всё чаще тянуло туда, где прошла единственная, невероятная, прекрасная ночь. Ночь с Даном. Здесь – в тишине, одиночестве, подолгу сидела она, вновь и вновь вспоминая, думая.

…Отплыв на достаточное расстояние, Лал прицепил данную Отцом блесну и встал во весь рост.

Первые несколько забросов не дали результатов. Вспоминая то, что говорил и показывал Отец, он повторял их, приближаясь к острову. И уже вблизи от него рыба взяла.

Леска натянулась до предела. Замирая от волнения, Лал осторожно подтягивал её, держа палец на кнопке моторчика, крутившего катушку. И не поверил своим глазам, когда увидел рыбину, подхваченную подсачником. Щука! Не маленькая. Вот они какие!

Он снова прицелился, забросил. Ничего. Снова, и ещё раз, и ещё.

И опять натянулась леска, прогнулось удилище. Снова удача! Идет ещё тяжелей, чем первая. Чтобы не оборвать леску, приходится то включать моторчик, то отпускать тормоз. Сколько в ней силы! Ну же!

Тоже щука. Какая огромная, чуть ли не вдвое больше первой. О-го-го! Глаза юноши сияли, ноздри раздувались, – он широко улыбался.

Ещё, ещё заброс. Ничего. Не может быть, не должно! Поймать ещё, почувствовать вновь и вновь взявшую блесну рыбу, подсечь её резким рывком и снова тащить к себе.

«Там у нас тоже обязательно должна быть рыба, ею надо как можно скорей заселить водоемы». Чтобы и там можно было испытать азарт ловли, восторг при виде крупной бьющейся рыбы.

Он забросил далеко, почти к самым кустам у мыска. Повел – и тут же почувствовал, что зацепил. Ну, надо же!

Действуя веслами, он медленно подплыл к мыску, чтобы, легонько подергивая леску, как учил Отец, попытать освободить тройник с блесной. Солнце ещё сияло вовсю. Ветерок приятно обдувал лицо и голое тело и тихо подвигал лодку.

Удивленный вскрик заставил его поднять голову.

…Что делать? Как жить дальше? С каждым днем она всё сильней чувствовала, что уже окончательно не в состоянии жить по-прежнему, – только так, как живут они.

Мысль, в первый момент показавшаяся безумной – стать одной из них, войти в их семью – не проходила. Наоборот – становилась навязчивой, настолько сильной, что сминала даже чувство к Дану. Они становились ближе ей – все: и Эя, и девочка, и застенчивый юноша, горящий взгляд которого стал часто видеться ей.

Надо искупаться: вода освежит тело и хоть немного успокоит. Лейли сбросила одежду, шагнула к воде. Солнце било в глаза так, что пришлось зажмуриться.

Она приоткрыла глаза – и не поверила себе: лодка, прямо перед ней, и в лодке сын Дана – Лал. Солнце золотило его развевающиеся огненно рыжие кудри, – казалось, сияющий ореол окружал его голову. И юношески стройное нагое тело с выпуклой грудью, развернутыми плечами – будто созданное античным скульптором для храма Гелиоса 1 1 Древнегреческий бог Солнца. .

Он поднял голову, услышав её вскрик, – и всё затмил его взгляд. Он уже не мог оторвать от нее глаз, не мог опустить их; в них светились восхищение и радость, робость и покорная нежность. Губы его беззвучно шевелились.