Михаил Пухов - Брошен ввысь

Но это односторонний барьер. Они-то хорошо воспринимают все – их секунда короче! – они воспринимают все мои знания. Теперь они уже не те, что до встречи.

Я представляю себе, как плыву в стае больших добрых китов. Киты дышат, как лошади. Их стальные тела отсвечивают в блеске далеких звезд. Хлопаю их ладонью по добрым бокам. Когда я улечу, они перестанут быть просто машинами.

Они и раньше были не просто машины – они коллектив машин! – но сейчас по их информационным сетям циркулируют все мои знания, включая знание Виты и Алека.

Разъединяем цепи.

Мы разрываем связь. Я теряю слегка мозаичный взгляд на мир – впрочем, параллакс был все-таки мал! – и остаюсь один. Мыслям становится заметно теснее. Объем мозга уменьшился на порядок. И мощность, и быстродействие. Больше ничто не изменилось.

Ничто не изменилось у меня. Но корабли, оставшиеся позади, только что автоматы, посланные судьбой… срывать верхние слои планетной коры, разглаживать и вспахивать поверхность, синтезировать воду и воздух, сажать деревья и травы… – они уже не роботы. Они были машинами, но их информсети приняли мои знания, в том числе знание Виты и Алека.

Теперь они такие же, как и я.

Их караван теряется позади, в пустой черноте неба.

До свиданья, друзья.

Алек и Вита сидят в рубке обнявшись. Смотрят вперед.

Впереди разгорается звезда. Новая цель пути.

Глагол имеет смысл. Разгорается – значит, не гаснет. Существительное рисует статистическую картину – глагол указывает производную. Прилагательные и определения только затуманивают суть дела. Быстро ли разгорается звезда, стремительно или медленно – зависит только от взгляда смотрящего. Зависит от его шкалы времени. Для живых существ оно течет по-другому, с разной скоростью. Такой смысл имеет время для астероида, летящего в межзвездном пространстве?..

Когда я осматривал астероид, я стремительно пролетел мимо него, не меняя скорости. Но сейчас мне представляется, что я притормозил, внимательно осмотрел астероид, потом опять разогнался, оставив его в прошлом. На деле я, увидав астероид, ускорил темп моего мышления, а потом, миновав его, снова замедлил темп. Результат для памяти от этого тот же, как если бы я действительно притормозил у встреченной глыбы…

Но у астероидов нет памяти… Что такое для него время? И что оно такое для нас?

Они… сидят неподвижно. Или это просто мгновенная поза в движении. Как я мыслю сейчас – медленно или быстро? Как это узнать?

Что такое для меня время?

– Скоро опять, – говорит Вита, глядя на разгорающуюся звезду.

– Правда, Фен?

– Не знаю, Вита.

– Мне кажется, это был сон, – говорит Алек. – Наверное, этого никогда не было.

– Как ты можешь так говорить? – поворачивается к нему Вита.

Все-таки женская память сильнее мужской… В мужской памяти все слишком быстро стирается. Ведь Алек не шутит, он действительно сомневается в нашем совместном прошлом. Он живет настоящим, и в какой-то мере – будущим… Если лучше видишь грядущее – значит, с неизбежностью меньше помнишь…

Я живу только прошлым. Где я, в какой эпохе, когда вызываю его в своей памяти? Я вызываю прошлое, как вызывают лифт. Миг – и оно всплывает во мне. Я плыву в стае больших добрых китов. Киты дышат как лошади. Я похлопываю их по лоснящимся бокам, толкаюсь ластами, загребаю назад, возвращаюсь… Я в стае китов, это приятно.

– Фен… – начинает Алек. Пока он продолжит свою мысль – примерно спустя секунду – я смогу мысленно произнести около десяти миллионов слов. Для нормального человека это три месяца жизни. Я могу «занавешивать» действительность своими воспоминаниями, я могу и воскресить миг, когда я еще что-то воскрешаю в памяти… Человеческую жизнь можно полностью описать двумя миллиардами слов.

К тому моменту, когда мы через час догоним терраформистов, я смогу прожить (или пережить) десятки таких жизней. Например, фантомизировать реальность своими воспоминаниями. Нет ничего проще.

Например, я – это Вита. Мы сидим с Алеком в рубке управления. Мы одни. Мне страшно. Нас окружают звезды. Окружили со всех сторон. Завидуют. Шлют злые лучи. Хотят отобрать. Я его не отдам. Сейчас мы одни. Скоро проснуться все. Он всем понравится. Отберут у меня. Отнимут. Не хочу его отдавать. Не отдам…

Дверь открывается. Входит Адам. Он милый. Подходит, здоровается.

– Какой он приятный, твой Алек, – говорит он…

– …долго… – продолжает Алек.

Интересно, может ли Вита сейчас испытывать что-то похожее на мои воспоминания. Она ведь уже другая. Люди быстро все забывают, даже женщины. Совсем недавно она была такой же, как я. Приобрести новое она не успела. Но, может быть, успела забыто достаточно много?