Далия Трускиновская: Перо Мнемозины

Эта красивая женщина, не в меру серьезная, скорее всего, просто хвасталась своим деловитым цинизмом, циничной деловитостью, ну, надо же чем-то похвастаться… А лет ей примерно двадцать восемь. И приятно, что она не издевается над своими гладкими и тяжелыми волосами, а отрастила и собирает в лежащий на шее узел. И все это совершенно не соответствует легкомысленному имени Лали.

Он все время потихоньку поглядывал на нее в кабинете Шефа – довольно молодого для такой должности, ровесника, надо думать. Руслану предложили тут же сесть и написать CV, но сперва – список самых удачных работ. Пока он вспоминал свой трудовой путь, Шеф велел кому-то связаться с телестудией и перекинуть ему записи тех клипов, что сейчас в прокрутке. Одновременно Лали, сев к его компьютеру, искала клипы на рекламных сайтах заказчиков. Кое-что выудила, Шеф склонился над ней, они посмотрели незримый для Руслана и беззвучный клип, потом одновременно перевели на него взгляд и помолчали.

Ну, смотрите, – позволил Руслан, перед вами умное лицо профессионального интеллигента в неведомом поколении, умеющего фантазировать и не умеющего зарабатывать деньги. Особенно ты, Лали, смотри – вот человек, с которым женщине может быть очень хорошо вплоть до того момента, как встанет вопрос: на что будем кормить нашего ребенка?

Он не верил до тех пор, пока не подписал контракт.

– Поздравляю, – сказал Шеф. – Сейчас Лали познакомит вас с Тимуром. Работать будете в связке. Если все будет хорошо, через год вам поменяют партнера.

– А если плохо?

– Переведем в агенты. Подойдите поближе.

Он достал из стола значок, а Лали приколола его к свитеру Руслана. При этом возилась чуть дольше, чем полагалось бы.

Тимур сидел в просторном кабинете, где, кроме компьютеров, был еще и длиннейший стол, вроде тех, которые стоят в ателье у закройщиков.

Худой, отметил Руслан, очень худой, живой пример астеничного сложения, и явно что-то с желудком. А может, с печенью. Лицо неприятное, впрочем, еше неизвестно, каким этот Тимур видит Русланово лицо. Нет, понятно – небритым! Чего бы хорошего унаследовать от предков, но не эту щетину, которая растет со скоростью сантиметр в минуту!

– Давай, привыкай, – сказал Тимур. – Я тебе полку в шкафу освободил. Тут вообще-то неплохо. Будут предлагать абонемент на питание – не отказывайся. Шеф нашел хороших поваров.

– Тут много народа работает? – спросил Руслан.

– Все три верхних этажа – наши.

Руслан вспомнил, как задрал голову, когда агент привел его к многоэтажке. Здание основательное, коридоры длинные… это если за каждой дверью – по меньшей мере два человека?…

А ведь он мог бы работать здесь и раньше – когда на втором этаже была клипмейкерская студия. Потом ее место заняло издательство, выкупив право аренды за немалые деньги – издательству это было выгодно, потому что прямо к многоэтажке примыкала огромная типография, если смотреть с улицы – двухэтажная, но Руслан знал, что там просто высоченные потолки – под огромные печатные машины-рондосеты.

– И послушайся доброго совета – переезжай в наш отель. Это он так считается – отель, на самом деле там живут постоянно.

– А зачем?

– Ты ведь подписку о неразглашении давал?

– Ну?

– Так в отеле разглашать некому, все – свои.

– А личная жизнь?

Тимур расхохотался.

– По-твоему, в отеле штаб-квартира полиции нравственности? Да живи с кем хочешь, лишь бы не во вред делу! Вот уж это никого не касается.

– А если разболтаю?

Тимур вздохнул.

– Ты не забывай, где работаешь, – напомнил он. – И телочке твоей чистку проведут, и тебе – соответственно. И проснешься ты в общинных мастерских, дурак дураком… Погоди, не гоношись! Ты еще ничего такого не знаешь, чего можно разболтать!

Руслан отпустил дверную ручку.

– Я тебе еще раз говорю – тут не так уж плохо. И ты делаешь очень важное дело. Действительно важное – потом поймешь. Просто об этом не надо кричать на всех перекрестках. Помнишь, по телеку сюжет показывали – как террористы театр захватили?

– Помню.

– Там тут же перед театром дивизия журналистов образовалась. Серьезные люди приехали, спецназ подтянулся. Надо что-то делать, надо переговоры вести – и, помнишь, как они ход через подвалы искали? А пресса, мать ее, как только что-то краем уха услышит, так всей дивизией в мобилки орет: спецназ, мол, справа и сверху решили пустить! А террористы эти сообщения перехватывали… Сколько человек они там расстреляли, пока газ пустили? Это не у террористов на совести, это – у болтунов на совести, мать их так и перетак!