Карел Чапек - Первая спасательная

- Красивая, - жалобно пробормотал Станда.

- Это с какой стороны подойти. Для Адама она, наверно - как икона на алтаре. Ты, Станда, понятия не имеешь, как шахтеры до баб охочи,- Пепек мог бы тебе порассказать. Я вот, правда, больше к деревенскому привержен и к таким делам не склонен. Да и жену свою люблю, что ж. Но Адам... да, по нему видно, что может любовь сделать с человеком... Погляди-ка, уснула?

Станда взглянул па Верунку - в щелке между веками у нее виднелись полоски белков.

- Засыпает, - шепнул он.

Крепильщик начал слегка раскачиваться, убаюкивая дочку.

- Что ж, любовь - нет ее сильнее, покамест двое врозь живут; а поженились да дети пошли, тут уж не это главное; приходится любовь делить на всех, как хлеб. Адаму вот как нужны дети, чтобы он мог раздать свою большую любовь. Ты заметил, Станда, когда Адам иной раз улыбнется, так сразу видно: ей-богу, каким счастливым мог быть этот человек, если бы ему хоть чуточку повезло! - Мартинек нахмурился. - Но теперь его черед сделать первый шаг. Мария такой шаг сделала - пришла его встретить, да и вообще. Не может же он от нее требовать, чтобы она ему прямо сказала - я твоя. Через столько лет это трудно. Он сам должен что-нибудь сделать...

- Я думаю, - нерешительно сказал Станда и весь покраснел от волнения, - я думаю, как раз потому-то Адам и вызвался, понимаешь, хотел показать ей... что он герой, что ли. Знаешь, он глядит на нес словно бы снизу вверх - просто ужас... и всегда чувствует себя перед ней черным шахтером, - он сам мне говорил. Вот потому он... только ради нее, понимаешь? Чтоб этим заслужить ее уважение и... любовь, как ты думаешь?

Крепильщик долго молчал и щурил глаза, размышляя.

- Что ж, какая-то доля правды в зтом есть. Герой ты там или нет - об этом обычно и не думаешь; но если это ради женщины... Вот видишь, вздохнул он удовлетворенно, - тогда выходит, что Адам тоже сделал первый шаг, чтобы сблизиться с Марией! Стало быть, это было с обеих сторон... Я буду очень рад за Адама. Вот почему он, бедняга, так старался под землей. Смотри-ка, а мне бы и в голову не пришло! Я жене скажу, пусть она Марии вроде как намекнет,- да, мол, милая моя, твой Адам - как это ты сказал? герой? Ну, хоть бы и герой, - бормотал Мартинек. - Только мы на это не так смотрим.

- Я ей тоже могу сказать! - заторопился Станда, окрыленный скорбным и великодушным самопожертвованием.- Да, так я и сделаю. Для товарища.

- Ни-ни, - решительно сказал крепильщик. - И вообще, Станда, постарайся съехать от них.

- Почему?

Мартинек засмеялся и дружески положил Станде на плечо свою могучую лапу.

- Потому что ты еще глупый мальчик, Станда.

XX

Станде остается еще одна прогулка: пройтись - конечно, так, невзначай - мимо виллы Хансенов.

В саду пусто, там нет ни Хансена, ни его длинноногой шведки, похожей на девушку. Станда готов просунуть голову между прутьями железной решетки сколько же там роз! - хоть разок заглянуть внутрь, понюхать тяжелые бутоны... и вдруг Станда испугался: в беседке неподвижно сидит госпожа Хансен и смотрит перед собой; она, правда, не замечает Станды, какие замечает, вероятно, ничего вокруг себя, но странно и непривычно видеть, что она не бегает вприпрыжку по саду, а сидит тихо и прямо.

Станда медленно плетется домой, и у него тяжело на душе... отчасти и потому, что через час пора спускаться в шахту, а это внушает ему все более гнетущий страх. Вот и в газетах пишут: "особенно опасный участок"; а крепильщик сказал: "Паршивый штрек, ты еще увидишь". Каково-то там трем засыпанным, задумывается Станда, стучат ли они еще в стену, горят ли еще у них лампочки?' Адам, конечно, в садике; он только что сделал для трех кустов штамбовых роз новые подпорки и насадил на них стеклянные шары -серебряный, золотой и синий - и теперь задумчиво созерцает всю эту красоту. Станде хотелось бы незаметно проскочить в свою мансарду; но Адам оборачивается к нему с таким видом, будто собирается улыбнуться.

- Пожалуй, нам... идти пора.

Делать нечего, Станда подходит ближе, чтобы оценить по достоинству роскошные тары. Как смешно отражается в них Адам: огромный плоский череп, точно его кто-то раздавил, а под ним карикатурное, хилое тельце. Вторая расплющенная голова на тоненьких ножках - сам Станда. "Забавно", - думает он, но ему не до смеха; он глядится в зеркальный шар, - какие же мы оба, честно говоря, убогие! Какое, должно быть, получится искаженное нелепое отражение, если я, например, возьму сейчас Адама под руку и скажу: "Адам, это ужасно, но я люблю вашу жену", - ну и хороши были бы мы в этом шаре!