Иван Беляев - Галобионты

Степанов со времени переезда на запасную базу проявлял чудеса благоразумия. На его счет Дзержинец мог быть вполне спокоен, по крайней мере до той поры, пока профессор не натешится своей ненаглядной галобионтшей. Судя по всему, это должно было произойти нескоро. Дзержинец был даже доволен, что у профессора появилась такая «славная игрушка». В конце концов, Антону Николаевичу, как и всякому мужчине, время от времени должна приходить надобность в общении с женским полом. И гораздо удобнее, если эту естественную потребность он будет удовлетворять в стенах базы с существом, полностью подвластным всем его капризам и к тому же воплощающим в себе иллюзию обладания самой желанной и недоступной женщины.

Удостоверившись, что профессор не сможет осуществлять связь с внешним миром посредством уцелевших галобионтов, Дзержинец отбыл в Москву, оставив Степанова на базе.

– У вас есть некоторое время, которым вы сможете располагать так, как вам заблагорассудится, – сказал он профессору при расставании. – Считайте это заслуженным отдыхом.

– Не будете ли вы так добры, чтобы назвать хотя бы приблизительный срок.

Все эмоции Степанова читались в его лице, будто в раскрытой книге. Профессору не терпелось остаться одному, чтобы вплотную заняться своей женщиной.

– Пару недель я вам гарантирую, Антон Николаевич, – ответил Дзержинец. – Мне нужно будет наверстать то, что я упустил за прошедший месяц.

От полковника не укрылось разочарование профессора. Но Степанов не посмел возразить.

– Отдыхайте, делайте, все что душе угодно, но помните, что вскоре нам с вами предстоит вернуться к серьезной работе.

– Вы говорите так, словно я на эти две недели собираюсь впасть в беспробудную спячку, – раздраженно буркнул Степанов. – вы прекрасно знаете, что моя работа не останавливалась даже на день. Я провожу в лаборатории по нескольку часов кряду.

– Весьма похвально, Антон Николаевич, – примиряюще произнес Дзержинец, – я знаю, что вы, как истинный ученый, никогда не прерываете своей исследовательской деятельности, даже тогда, когда это идет в ущерб вашему здоровью и благополучию.

Недовольство и предупреждение, явно проскальзывающий в словах Дзержинца несколько скрадывались его благожелательным тоном.

– Поэтому, – продолжал он, – я даже настаиваю на том, чтобы вы всецело посвятили две следующие недели отдыху.

– Кажется, вам это нужно больше, чем мне, – язвительно заметил Степанов, но тут же поспешил исправить свою оплошность, – впрочем, я буду рад воспользоваться такой возможностью. Когда-то мне еще выпадет счастье целых две недели занимать только тем, чем мне самому хочется.

– Великолепно! – резюмировал Дзержинец, сделав вид, что не заметил сарказма в словах Степанова.

– Да, и вот еще что, Антон Николаевич, – проговорил полковник уже на выходе с базы, – не удивляйтесь, если увидите на экране телевизионной охранной системы посторонние объекты, на сей раз я решил более ответственно подойти к охране нашей базы. Но прошу вас сообщать мне о всех подозрительных явлениях, вы меня поняли, профессор?

– Я все прекрасно понял, полковник, – ответил Степанов.

Он чуть было не добавил: «Вы хотите дать мне понять, что все это время я буду находиться под вашим неусыпным контролем?!» Однако сдержался и пожав плечами произнес:

– Не беспокойтесь, полковник, я обязательно буду держать вас в курсе всего, что происходит.

Как только дверь за Дзержинцем закрылась, все мысли о нем мгновенно выскочили у профессора из головы. Любовь, по-прежнему находящаяся в коматозном состоянии, манила Степанова к себе, овладевая всем его существом. На самом деле двухнедельный срок, отпущенный ему Дзержинцем, казался профессору вечностью. Слишком долго ждал Антон Николаевич этого благословенного времени.

– Две недели, – бормотал профессор, – четырнадцать дней, целых четырнадцать дней… Я и она… Она и я…

Если бы Степанову кто-то сказал, что его бывший верный помощник Геракл находится на подступах к базе, и в его распоряжении не четырнадцать дней, а только три, это стало бы для профессора страшным ударом.

Алекс снова шел по следу Геракла. Но на сей раз он примерно представлял себе направление продвижения. Снова вспомнились наставления Дзержинца о том, что он, Алекс, должен доверяться своей интуиции. Задача облегчалась тем, что все мысли Алекса были направлены на Геракла. Между ними существовала некая необъяснимая связь, обусловленная тем, что Геракл двигался к Любови. В те минуты, когда мысли Алекса обращались к любимой женщине, все в нем замирало. Он чутко прислушивался к своим ощущениям. На протяжении почти всего времени следования за Гераклом Алекс был скорее спокоен, чем волновался за нее. Стойкая уверенность, что ей не грозит опасность, пребывавшая где-то в тайниках его подсознания, успокаивала Алекса, обнадеживала его, придавала силы и веры в благополучный исход.