Иван Беляев - Фригорист

У Стрелкова, человека коммуникабельного и активного, с поразительной полнотой воплощавшего аристотелевский тезис, согласно которому человек – социальное животное, социальный неуспех отождествлялся с личной неудачей. Свобода для него была абстрактной категорией, он вообще не думал о ней, смысл жизни для него был сконденсирован в понятии преуспевания. Семье тоже отводилась определенная ниша в его понимании счастья, поэтому-то упоминание Данилыча о Галине больно резануло по натянутым нервам.

– Надо что-нибудь придумать, – продолжал он, – с Галькой же инфаркт случится!

Данилыч тупо пялился в пол. Ему казалось, что он бредит. Обращение к простым житейским думам, как то размышления о жене Стрелкова, не приносили облегчения. Голос Стрелкова преследовал Данилыча, как Эринии – Ореста. В голове была свинцовая тяжесть, мысли еле шевелились. Чудилось, начни они убыстрять темп, и он сойдет с ума. И тут его посетило наитие. Он медленно, с нотой обреченности сказал:

– Пойду молодняк погляжу.

– Она ж тронется, – не обращая на него внимания вслух размышлял Стрелков, – она ж глупая… Не пойме-е-от, – с горечью протянул он, – да я бы и сам, если б мне кто-то сказал, что в невидимку превратился, подумал бы что у него болтов не хватает.

Ключ для открывания бутылок приподнялся, приблизился к пробке и та с металлическим позвякиванием слетела с бутылки. Данилычу сделалось дурно. Бульканье добило его. Он поднялся и пошатываясь вышел в коридор. Но вместо того, чтобы идти в соседнюю комнату, выбежал во двор.

– Баб Шур, – скороговоркой прокричал он, – подь сюда! Ну подь, подь, дело есть! – раздраженно позвал он, видя, что соседка не торопится откликнуться на его призыв.

Бабка кормила приблудных котов килькой. Добавив в консервную банку горсть серебристо-пахучих рыбок, она все же посмотрела на Данилыча.

– Пьян что ль? – подслеповато пялилась она на него, – чего орешь? Кошек распугаешь!

– Да иди что ль, – нетерпеливо замахал рукой Данилыч, – мне твое мнение нужно!

– Мнение, – подозрительно прошамкала беззубым ртом старуха, – какое мнение?

– Твое, блин! – взревел Данилыч, – давай сюда.

Старушка нехотя засеменила, шурша своими многочисленными засаленными юбками, которые носила на цыганский манер – по нескольку сразу. На голове у нее несмотря на теплую погоду был шерстяной платок, слезящиеся глаза смотрели цепко и проницательно. Данилыч знал, у старухи завидный здравый ум, которому старость, казалось, не нанесла ощутимого ущерба.

– Чего тебе? – спросила бабка.

Вместо ответа Данилыч взял ее под руку и потащил в дом. Она вначале было запротестовала, но потом смирилась. Ручка у нее была хиленькая, по-детски хрупкая, да и сама она, такая обширная и пышная в своих платках и юбках, оказалась легкой как перышко. От бабки потягивало какой-то кислятиной, но Данилычу было наплевать.

– Сергей, – позвал Данилыч, едва они переступили с бабкой порог комнаты, где он оставил Стрелкова.

– Че тебе? – недовольно бросил Стрелков, – ты зачем бабку притащил?

– Ой-ой, чур-чур меня, – истово стала креститься старуха, – духи, духи… Ой, силы небесные…

Если бы Данилыч не поддерживал старушонку, она бы рухнула на колени.

– Ну, – с небывалым облегчением спросил Данилыч, – слышишь ты его?

– Слышу-слышу, милок, – боязливо заговорила баба Шура, – ой, что же это делается?

– Значит, не беляк, – удовлетворенно хмыкнул Данилыч.

– Ах ты, сука, не верил, свидетеля притащил! Да у нее не мозги, а куриная жопа! – разгневался Стрелков, – а ты ее в качестве эксперта притащил!

Бабка таращила глаза от ужаса. Ее губы бесшумно шевелились – она шептала молитву.

– Узнаешь Сережкин голос? – начал допытываться Данилыч, тряхнув обомлевшую бабку.

– Я твоих друзей упомнить всех не могу, – назидательно ответила бабка, как видно, справившаяся с волнением, – у тебя их вона сколько!

– Так Сережка – самый первый дружан, мы ж с ним каждую пятницу тут сидим. Ты не прикидывайся, слышь, Лексевна!

– Ну, вроде да, вроде он, – запинаясь сказала бабка, словно оправдывалась за свою забывчивость – ее настроение менялось очень быстро, – Сергей… Только не видно его, а так он… Кому ж еще быть? – уверенным голосом добавила она, чем привела Стрелкова в неописуемый восторг.

– О! Старая, а сразу поняла! – засмеялся он, встал с табуретки и прошелся по комнате.

Подойдя к бабке, он опустил свою лапищу на ее тощее плечо.

– Чуешь силу? – заглянул он в ее сухое морщинистое лицо.