Кир Булычев - Как стать фантастом

Я влез в "кобру", к счастью, не очень набитую, удалось присесть на деревянную скамейку, и мы поехали.

В порту я отправился к знакомым таможенникам, которые быстро оформили мне груз для строителей. К. обеду я закончил дела и вышел на улицу, но тут как назло хлынул ливень. Был ноябрь, дождям пора бы и прекратиться, но хвост муссона никак не мог утихомириться. Зонтик я, конечно, не взял. Так что я добежал до кафе, взял там газету "Гардиан" и принялся за чтение. Дождь, как и положено в тропиках, хлестал стеной, и когда прервался, от асфальта, под лучами солнца, поднялся пар.

Следующий ливень застиг меня уже у вокзала. Так что мне ничего не оставалось, как, пользуясь навесами над вереницей кинотеатров на улице Аун Сана, бежать к магазину Боуна.

Боун был мне рад - я оказался первым покупателем за тот день. Мы с ним протрепались часов до шести, и я отправился домой.

Словом прибыл я уже вечером.

Я вылез из автобуса у нашего дома № 93 и увидел, что на круглом асфальтовом подъезде к дому стоит десятка полтора машин - посольских, торгпредских и наших, строительных.

Что случилось? Сердце сжала тревога! - хочется говорить торжественно.

Я осторожно подошел к дому и увидел - все пусто. Только из кабинета главного инженера доносятся голоса. И я чуть-чуть приоткрыл дверь.

В кабинете на стульях, принесенных из всех комнат, сидели лидеры советской колонии. Сидели, судя по всему, давно. Выступал Петя - тот чекист, что был ко мне приставлен.

- Я неоднократно сигнализировал, - твердил он, - но к моему голосу не прислушались. А ведь все шло к тому, что...

И тут ко мне вернулось спокойствие. Слава Богу, ничего страшного! Они опять обсасывают Казначеева... Тогда мне лучше сесть вон на тот пустой стул у двери и сделать вид, что я давно и послушно присутствую.

Я тихо-тихо приоткрыл дверь и сел на стул. Моего появления никто, кроме оратора, не заметил.

Оратор заметил.

Он оборвал свою речь на полуслове и стал говорить: а-а-а... а-а...

Потом показал на меня пальцем.

Тут я пережил неприятную минуту. Все головы сидящих в комнате поворачивались, следуя указанию пальца, в мою сторону. И глаза стекленели..

Наконец Петя громко и уверенно крикнул:

- Провокация! Товарищи, я же предупреждал вас быть готовыми к провокации!

Люди поднимались, некоторые, проходя, окидывали меня презрительным взглядом, другие уходили не глядя.

Лишь потом, когда все разошлись, мои коллеги рассказали, что же произошло.

Часов в одиннадцать утра я зачем-то понадобился Алиханову.

- Где Можейко?

- Вроде бы в город собирался уехать, - сказал мой сосед Шарыгин.

- На какой машине?

- Машины не было. Миша не приехал.

- На "кобре"?

- На "кобре".

- Черт знает что! Как приедет на обед - немедленно ко мне! Сколько раз можно говорить, чтобы на городском транспорте не катались?

На обед Можейко не приехал.

В пять часов Алиханов скрепя сердце, но подчиняясь инструкции, доложил о ЧП послу.

В посольстве именно этого от меня и ждали.

В то время, когда я пил чай с молоком у Боуна, в наш дом начали съезжаться уставшие, злые, перепуганные чины советской колонии.

К семи все было ясно. Выступавшие старались превзойти друг друга в бдительности задним числом. К сожалению, там не было ни магнитофона, ни стенографистки. По крайней мере Саша Развин говорил, что получил искреннее наслаждение, узнав, с какого нежного возраста я работаю на американскую разведку.

Правда, должен заметить, что мои сверстники и приятели в этой игре участия не принимали - уже шло к жизни новое поколение, которому зваться шестидесятниками. Потом, правда, они тоже постареют и изменятся...

Итак, вы можете представить, какой переполох произошел из-за моего возвращения. Но никто из разоблачителей не почувствовал неловкости. Потому что мы жили в антиутопии.

Вечером я имел неприятный разговор с Алихановым, в конце которого Юрий Иванович сообщил, что отправляет меня в двадцать четыре часа на Родину, которой я чуть было не изменил. Наутро меня вызвали к послу, потом почему-то к парторгу посольства... Все они крушили кулаками мебель и грозили мне отъездом в Москву - самое страшное наказание!

Но и я, и мои собеседники знали, что все это игра.

Вот он ругает меня, клеймит, а в глазах горит зайчик тихого удовлетворения: "Мерзавец, интеллигент паршивый, убить мало! Но ведь не сбежал!" Через несколько лет в Вашингтоне у одного из советников убежит молодая жена с двумя маленькими детьми. Она пыталась уговорить мужа последовать ее примеру, но тот не согласился оставить Родину. Он был шестидесятником и доктором философии. Когда жена исчезла, муж два дня сидел в прострации, надеясь, что она опомнится и вернется. Так что, когда посольство узнало об утрате, ловить было поздно. Муж возвратился в Москву и долго не мог найти работу. Я помню слова одного чиновника, полагаю, типичные: "Не смог жену удержать, сам бы с ней убежал. А такой нам не нужен..." Моя жена вроде бы сбежала от меня на Родину. Так что вся семья бежала, куда надо.