Георгий Николаев - Рассказы

— Ладно, — говорю, — дай подумать.

Душа мне его, конечно, ни к чему, да и просит он что-то непонятное. Но силу умственную я в себе чувствую: всё могу и это сделаю. А взамен… Была у меня мечта. Даже не мечта, а непреодолимое желание. Хотелось мне стать полноправным членом общества. Надоело мне одиночество, оторванность от коллектива. Постеснялся я немного и говорю:

— Отгадаю я тебе всё, что хочешь, но за это ты меня Человеком назовёшь, иначе не видать тебе шесть чисел.

Обрадовался он до слёз и Человеком назвать поклялся. Потом у нас целый день на объяснения ушёл. Хотя я умный был, но с трудом понял, что ему от меня нужно. Ещё один день я подшивки газет просматривал, необходимую информацию выискивал и сопоставлял до умопомрачения. Чего только ради Человека не сделаешь!

На третий день вынес он все вещи из квартиры, продал всё, что мог, и купил симпатичные такие карточки. Два дня я их заполнял крестиками, глаз не смыкая, а как заполнил, он их собрал, в авоську сложил и убежал куда-то.

Вообще говоря, он мной брезговал, всё норовил в другую комнату уйти — мол, от запаха серы у него голова раскалывается. Как будто у меня не раскалывается. Но когда выиграли мы с ним, он расчувствовался и обниматься полез.

— Нет,— говорю,— ты меня лучше, как договаривались, Человеком назови.

Он тогда выпрямился, грудь выпятил, в глаза мне посмотрел и обозвал с пафосом.

Так начался мой новый период жизнедеятельности, к которому я стремился по малодушию своему и бытовой неустроенности.

Взял я себе фамилию Человеков, чтобы побочных эффектов не было, на работу устроился. День работаю, два работаю, долго работаю. Стал зарплату получать, пообвыкся, освоился и никаких особенных изменений за собой не замечаю. Разве только скажет кто-нибудь из сочувствия:

— Что-то ты, Человеков, неважно выглядишь сегодня…

Ну, я и начинаю неважно выглядеть. А как только я начинаю неважно выглядеть, обязательно найдётся заботливая душа и скажет:

— Что-то у тебя, Человеков, вид больной и рожу перекосило…

И так далее. В таких случаях я прямым ходом на кладбище бежал, хорошо, оно рядом. Там у меня один знакомый есть: я ему двадцать копеек, а он мне столько доброго здоровья пожелает, сколько я захочу.

С производственной стороны я себя хорошо зарекомендовал и это мнение поддержать старался. А то неровен час кто-нибудь погорячится, назовёт безмозглым бараном — что тогда?

И всё бы у меня хорошо было, если бы моему начальнику пятьдесят лет не стукнуло. Это же юбилей, а где юбилей, там и банкет. Собрались мы после работы. Скромно всё так, на пустой желудок. Я всегда тихий был, малообщительный, ведь если с человеком поближе сойдёшься, он всегда норовит о тебе высказаться. А здесь я выпил немного. Нельзя было не пить: вон один не пил, — так у него кто-то насчёт язвы интересовался.

Потом музыка заиграла, танцы начались. Ко мне Алла подходит, а мы с ней раньше разве что здоровались только.

— Вы, Человеков, на танец меня пригласить не хотите?

— Хочу, — говорю.

Ну и пригласил я её на танец.

Танцуем мы, а она большая такая, приятная, в два обхвата.

— А я и не знала, что вы нахальный, Человеков, — говорит она. И смеётся.

Я, понятное дело, становлюсь нахальным.

— А ты смелый, — говорит она, — я тебе, наверно, нравлюсь…

И начинает она мне нравиться прямо до невозможности.

А тут ещё сослуживец-язва с девицей в парике мимо протанцовывает и женихом и невестой нас ни с того ни с сего называет.

Делать нечего. Поженились мы с Аллой. Вот тогда это и случилось.

Расслабился я. Решил, что всё продумал и предусмотрел. В самом деле, общественным транспортом я не пользовался: для меня как для Человека это смертельно, того и гляди назовут как-нибудь не по-человечески. В магазины тоже не ходил: Аллу посылал, она у меня закалённая, её так просто не изменишь. В общем, из кожи лез, чтобы не задели мою восприимчивость, но разве всё предугадаешь…

Помню, ночь, хорошо мне, спокойно, луна в окно светит, из форточки свежий воздух поступает, и жена меня нежно так по плечу гладит, почти спит уже, а всё что-то шепчет, и вдруг превращаюсь я в лапушку-лапочку, большую и неуклюжую… Вспотел я весь от ужаса, пальцами пошевелить боюсь. Хорошо ещё, что она заснула сразу и солнышком назвать меня не успела.

Страшную я провёл ночь. Нечеловеческую. А под утро она во сне разметалась на моей ладони и шепчёт:

— Человеков, Человеков, где ты…

Опять стал Человековым.

После этого случая я совершил непоправимую ошибку. Я стал на ночь затыкать уши ватой.