Александр Абрамов - Всадники ниоткуда (с иллюстрациями)

— Вы считаете, что есть основания тревожиться?

— Да. «Облака» уже не ограничиваются моделированием отдельных личностей, а синтезируют целые общественные массивы. Я приведу только последние примеры: океанский лайнер «Аламейда» со всей командой и пассажирами, универмаг в Буффало в день распродажи и завод пластмасс в Эвансвилле. Не может же сниться всем очевидцам один и тот же сон, будто бок о бок вырос, а потом исчез завод-двойник, завод-копия. Меня никто не уверит в том, что это был мираж, вызванный разницей температур в неодинаково нагретых слоях воздуха. И неважно, что его существование измерялось минутами. Важно то, что никто не ответит мне со всей убеждённостью, какой из двух заводов исчез и какой остался!

— Говоря о событиях в Сэнд-Сити, вы сказали в клубе «Аполло», что город зачумлён. В каком смысле?

— В прямом. Город требует изоляции, систематических тестов и неослабного наблюдения в дальнейшем. Проблема та же: люди или двойники? К сожалению, ни власти, ни общество не проявляют должного внимания к этой проблеме.

— А вы не преувеличиваете, сэр? — возразил наш корреспондент. — Разве можно упрекнуть страну в равнодушии к пришельцам?

Адмирал ответил не без иронии:

— Нельзя, конечно, если говорить о юбках «розовые облака» и о причёсках «всадники ниоткуда». Или, скажем, о съезде спиритов, объявившем «облака» душами умерших, вернувшихся в мир с даром божественного могущества. Какое уж тут равнодушие! Или вы имеете в виду сенаторов-флибустьеров, произносящих о «всадниках» двенадцатичасовые речи, чтобы провалить законопроект о налогах на крупные состояния? Или биржевых маклеров, использующих «облака» для игры на понижение? Или проповедников, провозгласивших завтрашнюю кончину мира? Или, может быть, продюсеров таких фильмов, как «Боб Меррил — победитель „всадников ниоткуда“? Все это лопнувшая канализационная труба, не больше, а я говорю о другом…

— О войне?

— С кем? С «облаками»? Я не идиот, чтобы считать человечество достаточно вооружённым для борьбы с цивилизацией, способной из ничего создавать любые атомные структуры. Я говорил об изгнании «облаков», вернее, о необходимости найти способы, которые могли бы способствовать такому изгнанию. Ведь при всём могуществе этой цивилизации, — добавил адмирал, — у неё может оказаться слабое место, своя ахиллесова пята. Тогда почему бы нам не поискать её? Мне кажется, что наши учёные не слишком энергично стремятся к контактам, причём не только в смысле взаимопонимания между людьми и пришельцами, но и в смысле прямого, непосредственного, так сказать, пространственного сближения с гостями из космоса для их изучения и наблюдения. Почему до сих пор не обнаружена их земная стоянка, штаб-квартира на нашей планете? Я бы послал туда не одну экспедицию, чтобы наряду с другими проблемами поискать и проблему их уязвимости, их ахиллесову пяту. Тогда все дальнейшее предстало бы для нас совсем в другом свете».

В этой, хотя и крикливой, журнальной заметке адмирал отнюдь не показался мне ни чудаком, ни маньяком, ни просто неумным человеком, которому дали возможность высказаться перед тысячами читателей. Но я невольно подумал, что его последовательная, фанатическая предубеждённость может оказаться в будущем куда более настораживающей, чем ещё не расшифрованные действия наших гостей из космоса. На это, кстати, намекал и автор интервью, осторожно заметивший, что включение Томпсона в состав американской научной делегации на парижском международном форуме может осложнить согласованность её выступлений.

Обе вырезки вместе с письмом Мартина я передал Зернову уже в самолёте. Мы расположились как бы в отдельном купе, изолированном высокими спинками кресел от сидевших впереди и позади пассажиров. Осовец и Роговин должны были прибыть в Париж дня через два, к самому началу конгресса; мы же вылетели раньше, чтобы принять участие в пресс-конференции очевидцев и встретиться с американцами из Мак-Мердо, которые не разделяли взглядов адмирала Томпсона и у которых после его отъезда накопился собственный опыт встреч с космическими гостями. Мы только что позавтракали после отлёта из шереметьевского аэропорта, в кабине было тихо, в слабо доносившемся снаружи мерном гудении моторов тонули все местные звуки, вроде шуршания развёртываемых газет или негромких разговоров соседей. Самое подходящее время для разговора о письме Мартина. Пока Зернов читал и перечитывал листки письма, я шепнул Ирине: