Алексей Бессонов - Концепция лжи

– Господин генерал!..

– Тихо-тихо, – Коровин погрозил Леону пальцем и улыбнулся. – Пока – ты здесь. Для всех на свете. Понял? Остальные вопросы – завтра. И… да, вот еще ч-что: если доктора начнут пищать по поводу того, что там в у тебя в кулечке – все вопросы – прямо к главкому. Сам даже не ухом не веди. Не боись, майор, начмед сказал – можно…

Коровин приятельски хлопнул его по ладони и, не оборачиваясь уже, вышел прочь.

Леон поглядел на часы – ноль двадцать три, однако спать не хотелось совершенно, очевидно, нервная система, хоть и «заглушенная» испанскими спасателями, с новой силой принялась переваривать все ужасы сегодняшнего – да, все еще сегодняшнего! – дня.

Разговор с отцом и впрямь вышел нелегким. Пожалуй даже более того: отец говорил с ним предельно мягко, но в самом тоне его ощущалось какое-то усталое отчаяние. Еще недавно он тихо радовался, зная, что сын ушел из экипажного состава, и в Москве ему может угрожать разве что перспектива угодить под машину. Еще недавно Леону казалось, что бесконечные, многолетние разговоры о необходимости увольнения со службы прекратились навсегда. Теперь?.. теперь он просто боялся ехать в Киев, догадываясь – грядущие битвы станут куда страшнее прежних. Теперь его уже не станут уговаривать. Возможно, ему начнут выдвигать ультиматумы.

Но выхода у него все равно не было, хоть убейся. Особенно после сегодняшнего, ибо Леон догадывался – распутыванием грядущих узелков придется заниматься и его конторе тоже.

И не исключено, что именно ей достанется самый скользкий участок пути. А значит, и ему.

Леон присел на край кровати, разодрал по клеевому шву принесенный Коровиным пакет и с удовлетворением нащупал небольшую бутылку хорошо знакомой ему формы.

– «Генуэзский пират», – прочитал он золотистую вязь на этикетке. – Вот это действительно то, что сейчас нужней всего.

Он выплеснул в рукомойник воду из больничного стакана, сорвал с бутылки печать и налил себе грамм сто. Старый коньяк источал совершенно волшебную гамму ароматов, сразу воскресившую в памяти кадетские гульбища на выпускном курсе академии – именно тогда Леон получил свою первую кредитку с логотипом семейного банка и однажды, в самый расцвет киевской весны решился пригласить нескольких приятелей в ресторан. Официант здорово удивился, когда застенчивый кадет, мучительно отводя глаза в сторону, заказал на всех именно «пирата» – но все же не стал звать администратора, а принес два высоких графина и особые коньячные рюмки. А Леон, то ли бравируя, то ли наоборот, страдая от своей застенчивости, (он и сам потом не мог понять, чего было больше), сразу же вытащил заветную карточку. Глянув на баланс, официант почтительно запыхтел и впредь говорил всей компании исключительно «паны официэры».

Из числа тех, кто сидел тогда за столиком в старом полутемном «Подоле» на сегодняшний день в живых оставался он один.

В Киеве Леон провел меньше суток – вылетел сразу после окончания похорон Никонова первым же вечерним рейсом, а на следующий день после обеда сел на московский. Встреча с родителями, впрочем, принесла ему некоторое успокоение. Отец был подчеркнуто сдержан, и даже мама лишь раз всхлипнула во время ужина. Им понадобились годы, чтобы попытаться понять его, сегодня упреки казались неуместными, и все же Леон предполагал, что к прежним разговорам отец еще вернется: не сейчас, так через год.

Если, конечно, сказал он себе, к тому времени мне таки не свернут шею…

Беседа в кабинете у Пинкаса оказалась и того короче. Старый генерал прекрасно понимал, что расспрашивать его о испанских событиях не стоит, для того есть особые люди, и коль уж они не спешат затребовать майора Макрицкого для своего, особого доклада, значит, все вопросы переданы в непосредственное ведение Москвы, а там все решат сами.

Оказавшись наконец в своей московской квартире, Леон связался с Коровиным и доложил о своей готовности явиться на службу.

– Я мог бы дать тебе еще пару дней, – ответил тот после обычной своей паузы, – но в сущности, чем раньше, тем, конечно, лучше. Завтра можешь не к девяти, но как только – сразу ко мне.

– Ясно, господин генерал.

В половине десятого он вошел в приемную. Верный Пальчик, увидев Леона, вылетел из-за стола, схватил его ладонь обеими руками и зашипел, усиленно мотая головой в сторону двери кабинета Коровина:

– Велел, как только придешь, сразу! Ну?.. ты сам – как?

– То ли контузия, то ли диффузия, – усмехнулся Макрицкий. – А вообще ничего, вы тут зря не переживайте: я, оказывается, на редкость живучий.