Кир Булычев - Морские течения

С утра на город горохом сыпался ветер. Он скатывался с плоской горы, дергал за серые сентябрьские листья коренастые деревья на бульваре, крутил сор вокруг памятника на вокзальной площади и паровозом мчал по рельсам к тупикам, к матросской слободке. Там стояли приземистые, уверенные в себе дома, сушились на веревках, как белье, таранки и зеленели клочки виноградников, распрямившие спину, когда с них сняли гроздья мелких кислых ягод. До виноградников ветер не доставал. Ему мешали высокие заборы. Из-за этих же заборов на самом берегу было тише. Полоса песка и мелких ракушек была густо населена и обжита. Она была заштрихована черными лодками, измазана пятнами сухих водорослей и всякого домашнего сора. Дома задами выходили прямо на берег.

Между лодок семенили жирные белые утки. Они подбирали у воды дохлых бычков и прозрачные шарики медузинок. Дальше, направо, берег загибался и начиналась обтрепанная волнами набережная. Там был город. Сезон кончился, и город больше не прихорашивался и не улыбался северянам. На площади, у главного пляжа, проходили соревнования ДОСААФ на вождение автотранспорта, и на танцах били уже только своих. Ветер пахнул молодым вином. Он набирал этот аромат, пока крутил по городу – на горе никто не жил. Вино давили почти в каждом доме слободки. А прямо во дворы, к домам, подъезжали маневровые паровозы и дышали паром, разгоняя злых, сварливых собак.

Летом в слободку привезли из Москвы фестивальную столовую – громадный брезент, под которым умещались кухня, обнесенная по пояс барьером-прилавком, и несколько десятков голубых столиков. Теперь столовая пустовала, только к часу в нее приходили ребята из слободской школы, которых кормили здесь завтраком, да мы – случайные люди, оказавшиеся здесь в такое неудачное время. Шофер Виктор, жена которого с сыном жила в детском санатории, две девушки из Горловки, которые хотели устроиться здесь на работу или выйти замуж, торговый ревизор Коля, усатый гуцул – инженер из Львова, добывавший кабели на заводе, Лева – человек, который знал много анекдотов и жил в Харькове. Возможно, у него дома были неприятности. Он уверял нас, что у него дома ремонт, а он не любит ремонтов.

Потом, была Нина – врач из Москвы. У нее неудачно выпал отпуск на октябрь, и ей кто-то сказал, что здесь в октябре бархатный сезон.

И я. Я приехал из Африки и очень устал. Я знал, что здесь в это время не должно быть много народа. Я хотел, чтобы было тихо и был свежий, прохладный воздух. Больше, пожалуй, у меня требований к месту не было.

Мы все жили в одноэтажной, сшитой на живую нитку гостинице. Она называлась пансионом. Служащие ее – директор и уборщица Люба – ходили умиротворенные и, казалось, не верили своему счастью. Все лето в гостиницу рвались отдыхающие, номера были переполнены. А теперь большая часть комнат была заперта, а еще через месяц гостиница закрывалась. В ней не было печей, и воздух уходил в щели плохо подогнанных в спешке одинарных рам.

Не знаю, почему я пишу обо всем этом. Я даже не собираюсь рассказывать больше ни о столовой, ни о гостинице, ни о людях, с которыми встретился здесь. Может, запомнилось все так четко потому, что там было хорошо.

Постоянный ветер и холодное солнце, черные лодки у моря, и запах вина, и случайность, непостоянство нашей жизни здесь, и обеды в неуютной столовой, и паровозы – все вызывало приятное, щемящее чувство ожидания чего-то, может, письма, может, встречи.

Мы сидели с врачом Ниной на самом конце причала, к которому пристают рыбачьи катера, и лениво разговаривали. Нина куталась в синий громоздкий плащ, одолженный инженером. Уже начинало темнеть. Мы ждали, когда инженер вернется с завода. Мы купили билеты в кино, а инженер запаздывал.

– Там, в Африке, море такое же? – спросила Нина.

– Такое же.

– И волны такие же?

– Нет. Волны больше. И нет бычков. И уток.

– Тебе надоело море?

– Там надоело. Вернее, не море, не океан, а воздух. Очень устаешь от воздуха.

– Жарко?

– И мокро. Воздух мокрый. Даже ветер с океана. И вечером. И ночью.

– Ты там долго был?

– Три года.

– Посмотри, что плывет?

Среди мелких бестолковых волн прыгало темное пятнышко.

– Не знаю.

– Наверное, поплавок сорвало.

– У них здесь шары.

– Может, бутылка.

Это была бутылка.

– Ну, расскажи что-нибудь про Африку.

– Нечего рассказывать.

– Надоело?

– Нет, в самом деле нечего рассказывать. Там очень обыкновенно.