Кир Булычев - Обозримое будущее

– Я думала, что из-за твоих бесценных мужских качеств.

– Не только. Они догадались, чего вы не догадались.

– Открывай тайну.

– Они мне свои фотографии подсовывают. С тех пор как установка пошла и вы доклад на ученом совете сделали, они только и подсовывают свои фотографии.

– Так почему же?

Лера уже догадалась, в чем дело, но лучше пускай Добряк расскажет об этом своими словами.

– Они хотят знать… – Добряк сделал драматическую паузу, и тут Лера не выдержала и разрушила все одним ударом:

– Какими они будут через десять лет.

– Нет, – сказал Добряк, – через пять. На десять у них смелости не хватает. Вдруг растолстеют?

– Ну и ты сдался?

– Ни в коем случае. Вернее, пока еще не сдался.

– Ясно, недостаточно соблазнили.

– Еще проще, Калерия Петровна. Ведь установку включишь, она столько энергии забирает, что весь институт об этом знает – заработала, голубушка. Без вас дежурный электрик примчится, а при вас – тем более нельзя.

– Так ты предлагаешь теперь, чтобы мы с тобой открыли совместное ателье по прогнозированию прелестей наших девушек?

– Нужны они мне! Я просто хотел проиллюстрировать, как моя идея развивалась.

– Тогда продолжай. Только кратко. Я еще отчет не дописала, а у меня дома мужчины некормленые сидят.

– Ничего, им не впервой. Я подумал: а вдруг наша машина и другое сможет?

– Так не томи же!

– Человек жил-жил и умер. Допустим, от старости или от болезни. А мы не знаем, в каком году это случилось. А знать нужно. Допускаете такой вариант?

– Допускаю.

– Ну ладно, с Пушкиным может и не получиться, он нечаянно умер. А если кто своей смертью? Вдруг наша установка может это указать?

– Как ты себе это представляешь?

– Ведь не до бесконечности человек стареет. Покажем его столетним, а потом она должна вам сказать: шабаш – дальше ничего не было. Не дура же она.

Есть у Сани Добряка хорошая черта – относиться к приборам и установкам как к живым существам.

– А зачем? Показать, каким был бы Пушкин в восемьдесят лет? К науке это не имеет никакого отношения.

– А вдруг машина покажет Толстого в восемьдесят и ни шагу дальше, так как после восьмидесяти ему быть не положено?

– Слушай, Саня, отстань ты от меня. И поменьше читай фантастики. Богом тебя молю. Иди домой и дай мне дописать отчет. Этого за меня Ниночка не сделает.

– А может, попробуем разок?

– И не проси. Электричество денег стоит. Кроме того, я все материалы сегодня сдала в отдел к Любимову.

– И даже плохонького портретика нету?

– Нету.

– А если бы был?

– Нету же.

– А если я собой пожертвую? Это же пять минут машинного времени.

Добряк вытащил из бумажника свою фотографию. Уже сделана в размере 6х4 и отглянцована. Все как полагается. Только загоняй в машину.

– Когда успел, негодяй? – изумилась Лера.

– Я сегодня еще днем нашего фотографа упросил. Сказал, что надо для опытов.

– Ты всерьез собираешься свою смерть предсказать?

– А что? Не исключено, что я проживу сто лет, и даже интересно поглядеть, каков я буду в старости, окруженный внуками и правнуками.

– Истинный сумасшедший дом! – воскликнула Лера. – Мистика в моей лаборатории. Таких людей в нормальном научном учреждении держать нельзя.

– А кто знает? Вы здесь. Я здесь. Больше никого. Пять минут машинного времени. Вчера же я работал до восьми – и хоть бы что!

– Нет.

– Даже самая дикая гипотеза имеет право на существование. Можем ли мы… – дальше Саня уже читал по своей книжечке, – можем ли мы предугадать возможности разбуженных нами сил природы? Любимов. Выступление на институтской конференции третьего октября прошлого года.

– Только пять минут, – засмеялась Лера. – И чтобы следующая смелая гипотеза появилась у тебя не раньше чем через год.

– Не обещаю.

И Саня принялся готовить установку к работе.

Минут через десять, когда Лера вновь углубилась в свой отчет и благополучно забыла о существовании Добряка, она услышала голос:

– А разве вам не интересно поглядеть?

– Погоди. – Лера подошла к установке и проверила, все ли в порядке. Все было в порядке. Может, лучше, если Саня кипит, чем угасает от умственного безделья?

– Сколько мне лет? – спросил Добряк. И ответил себе: – Двадцать два.

– Я всегда удивляюсь тому, что ты такой старый, – сказала Лера. – Больше шестнадцати не дашь.

Установка зажужжала, разогреваясь, словно в комнате поселился супершмель.

Серьезная физиономия Сани смотрела с экрана на Леру. Каких трудов ему стоило не улыбаться перед камерой! Только мысль о надвигающемся открытии смогла заставить его убрать с лица вечную улыбку.