Кир Булычев - Вид на битву с высоты

Сама фабрика была старой, из красного кирпича, но сбоку от здания поднимался на три этажа новый административный корпус – как говорится, стекло и бетон, а вернее, немытые стекла и бетонные панели, обсыпавшиеся на стыках.

Солнце уже поднялось и пронизывало еще непыльную листву, но на улицах было малолюдно: люди досматривали свои последние сны – половина седьмого.

Мне бы поберечь сладкий сон моего кузена Аркадия, но ошиваться возле дома, когда здесь каждая собака на виду, смысла не было. Чем менее я буду заметен, тем лучше для всех, включая меня самого.

Служба есть служба. На ней всегда недосыпают.

Я поднялся на третий этаж. Дверь была обита клеенкой и поделена на ромбы кнопками. Я позвонил. Коротко, чтобы не пугать человека. Аркадий должен быть один – тетя Нина уехала в деревню. Она всегда летом уезжает в нашу деревню, там сохранился дедушкин дом, она все лето занимается хозяйством, пашет, получает удовольствие и внука тоже берет. У Аркадия раньше была жена Клавдия, бросила его лет шесть назад, живет в Курске.

Я не подумал, что Аркадий может быть не один.

Он открыл быстро. Как был, в трусах и майке. Длиннолицый, красивый, болезненный, мягкие волосы слежались от подушки.

– Впустишь? – спросил я. – Привет тебе от дяди Миши.

– Чего? – Глаза у него были сонные, мутные, даже не блестели. – Какой еще дядя Миша?

– Кто там? – Хриплый голос вырвался из комнаты. Мужской или женский – непонятно. Наверное, там – Маргарита.

Ну что мне оставалось делать?

– Аркаша, – сказал я, – неужели я так изменился? Я же твой брат двоюродный, тети Зины сын. Ты что, протри глаза! Я же тебе письмо посылал и телеграмму.

Разум медленно освещал глаза кузена.

– А сколько времени? – спросил он.

– Скоро семь. Я с поезда. Немного погулял, а потом решил – досплю уж у тебя.

В дверях комнаты появилась молодая женщина, высокая, широкоплечая, у нее были медовые волосы – не назовешь рыжими, но и не блондинка. Волосы были распущены, покрывали плечи халата. Она стояла босиком.

– Это... – сказал неуверенно кузен, – Гарик.

– Какой еще Гарик? – спросила женщина. – Откуда в семь утра Гарики ходят?

Даже в полумраке маленькой прихожей было видно, что у женщины очень белая кожа, какая бывает у рыжих.

– Гарик! – более уверенно произнес мой кузен. – Ты чего здесь стоишь, заходи на кухню. У меня в комнате не убрано.

– Спасибо. – Я прошел на кухню. Кухня была махонькой, половину занимал стол с остатками вчерашней трапезы.

– У меня тут ребята были, – сказал Аркадий. – Друзья, понимаешь? А потом, когда убираться?

– Ты Гарик или Алик? – спросила женщина. Она была пьяной. Словно не спала ночью, она хранила в себе выпивку, а Аркадий спал, вот и получился мрачным, сонным, но трезвым.

– Погоди, Ритка, – сказал Аркадий. – И без тебя тошно.

– Со мной тошнее? Недоволен? Да я с тобой время трачу, потому что в этой дыре никого лучше не найдешь.

Аркадий только отмахнулся.

– Ты подожди на кухне, – сказал он, – я оденусь.

– А ты меня познакомишь? – спросила Рита, которая ушла в комнату за кузеном. Оттуда мне все было слышно.

– Брат мой, – сказал Аркадий. – Двоюродный.

– А почему раньше не говорил?

– А чего тебе отчитываться?

– А он далеко был?

– Слушай, Ритка, заткнись. Хоть джинсы натяни, далеко он был, далеко, понимаешь?

– Так бы и говорил.

Я стоял на кухне, бутылка была не допита и не закупорена. Значит, они сильно были пьяные, когда пошли спать. Русский человек пробку всегда завернет, чтобы не выдыхалось.

Голоса из комнаты стали невнятными, они там заговорили вполголоса, не хотели, чтобы я слышал. Я подошел к окну. Пространство между домами было вытоптано, деревья какие-то недокормленные – а странно, ведь край здесь лесной. Цепочкой пробежали бродячие собаки. В доме напротив открылось окно – на кухне возилась хозяйка. В ванной шумела вода.

– Теперь познакомимся, – сказала Рита за моей спиной. Я обернулся. Она была в свитере и джинсах. Волосы были убраны назад, но выбивались и падали волнистыми прядями на щеки. По белой коже были рассеяны веснушки, они густели к переносице. Вообще-то лицо у нее было веселое, нормальное, приятное лицо.

– Я блудный брат, – сказал я. – Зовут Юрием, иногда Гариком.

– А я вас буду звать Гошей, – сказала Рита.

– Как хотите. Только мне это имя не нравится.

– Почему?

– Получается толстый мальчик в очках и говорит писклявым голосом.

– Жалко, – сказала Рита. – У меня парень был, давно еще, в юности, он в баскет играл. Гоша Арзуманян.