Антон Первушин - Корабль уродов

Или вот тоже цитата, думал Андрей, смывая с лица остатки пены. Великий Булгаков. «Мастер и Маргарита». «Новый мир». Все дела. «Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами всё дадут!» Ну и что? Пришли? Предложили? Дали? Кто в результате пришел? Братки в малиновых пиджаках? Так эти ребята ничего не дают, только отбирают. Может, государство? Так оно чихать на вас хотело с высокой кремлевской башни. Вы же зелень не производите, а нашему государству только зелень сегодня и нужна. Впрочем, Воланд говорил эти слова Маргарите. Забыли ведь, суки, что Маргарите, а не вам? Она была женщина видная, у нее хотя бы было что просить и было за что платить. А у вас что такое есть особенное? Может, рецензия на очередной пьяный утренник по Шатрову к красному дню календаря? Так ведь неактуально, господа мои товарищи. Другие времена, другие нравы! Развалили страну. Просрали. Думали, что без страны будет лучше, а оказалось, что без страны вы и не можете совсем, как детский сад не может без воспитателя. Вот и сидите на руинах, вымираете, бывшие, никому не нужные. И я такой же ― бывший кандидат физико-математических наук, бывший научный сотрудник Института аномальной физики, бывший кооператор. А кто я текущий? Искатель доморощенный, терпила и смертник. Подохну завтра, никто не заметит. Нас и так слишком много развелось, интеллигентов!..

Скрипнув на петлях, открылась дверь. В ванную комнату вошла жена в застиранной ночной рубашке. Остановилась на пороге, прислонившись плечом к косяку. С минуту молчала, наблюдая, как Андрей чистит зубы. Потом он сполоснул лицо, повернулся, и она спросила:

― Опять в Кратер идешь?

― Не знаю, ― хмуро отозвался Андрей. ― На разговор иду, а там… как получится.

― Дурак, ― сказала жена, но без надрыва в голосе. ― Бездарность. Тряпка.

― Спасибо, ― отозвался Андрей. ― Я тебя тоже люблю, дорогая.

Жена обдала его презрительным взглядом. Он пожал плечами и протиснулся мимо нее в коридор. Быстро оделся и выскочил на улицу, не дожидаясь очередного скандала.

Было ветрено и сыро. Над Ванаварой летели низкие серые облака, иногда орошавшие грязный город холодной моросью. Андрей поежился в куртке и зашагал, обходя лужи, к автобусной остановке. Его «девятка» давно сдохла и ржавела в гараже ― ремонтировать ее он не пробовал: хороший автослесарь дорого стоит, проще было подержанную «тойоту» купить, но и на это денег накопить не удавалось, слишком быстро менялись цены, а на артефакты неуклонно падал спрос: оптовые закупщики в России загибались один за другим, а вокруг совместных предприятий шла непонятная возня.

Вот и моя семья загибается, думал Тяглов. Фактически ее уже нет. Не семья, а тягостное сосуществование. Интересно, кто из нас первым не выдержит? Наверное, наш брак мог бы спасти ребенок. А что? Я никогда не был против. Только вот жена… Он вспомнил, как однажды собрался поговорить на эту тему всерьез. Но Наталья опять сорвалась, заголосила. Тебе, мол, зачем ребенок, искатель недоделанный? Чтобы сиротой его завтра сделать? Чтобы сдохнуть морально удовлетворенным? Да и не будет у тебя никогда ребенка! После того похода ни одна баба нормальная с тобой не ляжет ― зачем ей уродов плодить? Поговорили…

Рейсовый автобус пришлось подождать. Наконец он подъехал, чадящий и заляпанный грязью по самые окна, и Андрей в толпе других страждущих с трудом протиснулся в полуоткрытую дверь.

Сдавленный со всех сторон вяло матерящимся народом, Тяглов уныло смотрел на проплывающий за окном безрадостный пейзаж. Мысли его опять вернулись к интеллигенции.

Не ожидали этого? ― спрашивал он невидимых и вечно молчащих собеседников. Думали, что я-то, конкретный, самый умный, самый начитанный, самый грамотный, даже по-английски умею шпрехать ― уж я-то не пропаду. А остальные пусть как хотят. Здоровая конкуренция. Естественный отбор. В социал-дарвинизме наше светлое будущее. Ошиблись? Самооценку опять завысили? Не пришло в голову, что в мутной воде реформ прежде всего тонут такие горделивые цветки, как вы?..

Или вот еще почему-то придумали, что если всё переименовать, то и действительность изменится. Разительно улучшится. Мэры, губернаторы, президенты вместо секретарей и председателей. Улицу Ленина ― в улицу Зеленую. Дорогие коллеги, вам не кажется, что тут попахивает идеализмом? И не в смысле стремления к идеалам, а в смысле идеалистического мировоззрения? Чему вас в институте только учили на лекциях по марксистско-ленинской философии? Бытие определяет сознание, а не сознание бытие. Вы можете сколько угодно называть себя либералами и демократами, мэрами и президентами, всё равно у вас получатся совок и бардак. Потому что работать вы не умеете, не приучены. Потому что работать ― это вам не восемь часов на стуле сидеть с перекурами и чаепитиями, с болтовней о литературном процессе и политической ситуации. Работать ― это двенадцать часов, а то и четырнадцать за станком, за кульманом или в поле. Работать ― это вкалывать до кровавых мозолей и головокружения, без скидок на происхождение и воспитание. Только так из банановых республик вырастают нормальные государства. Но работать вы не умеете, а потому так и помрете в совке и бардаке…