Гарри Гаррисон - Мир Смерти против флибустьеров

– Нет.

– Да ладно тебе, Язон. Не надо нас лечить. Тем более, что ты не врач, а просто игрок. Благородный жулик, летающий с планеты на планету и делающий одних счастливыми, других – несчастными. Мы занимаемся примерно тем же самым, Язон. Только намного масштабнее и откровеннее, потому что чувствуем себя по-настоящему свободными. От всех ваших предрассудков и глупых законов. Ты это поймешь, Язон. Быть может, не сразу. Но ты поймешь, как сладостна свобода. Полная свобода. Вот единственное новое в том, что я тебе говорю. А про убийства… Мои идеи стары, как вселенная. Я тут на авторство не претендую. И повторяю еще раз: почти всем людям нравится убивать. Особенно сильным мира сего. Ты понимаешь, о ком я. Властители планет, официальные и неофициальные, президенты, короли, банкиры, промышленники, начальники спецслужб, наместники, верховные судьи, главы многочисленных межзвездных и общегалактических организаций, тайных и открытых – вся эта нечисть, возомнившая, что имеет право решать за других.

Они тоже любят убивать. Сильнее всего на свете, но тайком, тайком. Они не признаются в своей страсти никому, потому что стыдятся ее, и это омерзительно! А я человек открытый. Что естественно, то не стыдно. Это мое глубокое убеждение. Я свободен от того, что вы называете совестью, и честно говорю всем: убийство – радость. Убивайте, друзья, если хочется! Убивайте, пока не убили вас. Вот и все. Чувствуешь как это красиво и просто? За флибустьерами – будущее.

Теперь было уже не страшно. Больше того – не интересно. Ведь даже от объявления смертного приговора ужасаешься лишь однажды. А если судья-маразматик зачитывает его по третьему разу, приговоренный может начать позевывать. Нечто подобное и произошло с Язоном.

– Ну ладно, считай, что убедил меня, – примирительно сказал он, возвращаясь к своей первоначальной роли – человека без принципов, готового работать на кого угодно.

Зевать не зевал, но очень спокойно, даже лениво плеснул себе еще стакашку доброго виски.

– Э, нет, Язон, – не принял Морган эту игру всерьез, – я буду считать, что убедил тебя, когда своими глазами увижу, как ты с удовольствием угрохаешь парочку-другую ни на что не годных человечков.

Язон не успел ответить, потому что дверь вдруг распахнулась, словно от удара, и в рубку ввалился давешний Джо Монбар, только теперь уже без мешка денег, а просто с красной рожей и диким взглядом мутных голубоватых глаз.

– Что случилось? – строго спросил Морган.

Вместо ответа Монбар в ужасе выдохнул, уставившись на Язона:

– Он уже здесь!

– Кто? – не понял Морган.

– Ваш разлюбезный Язон динАльт. А впрочем, может, оно и к лучшему. Пусть все слышит. Быстрее покончим.

– Что с тобой, Джо? О чем ты говоришь? Ты пьян? – в голосе Моргана появился откровенный испуг.

– Я не пьян, сэр. Я выпил самую малость. Полпинты рому, ну, может, три четверти, это самое большее. Выслушайте, сэр. Я сейчас видел ее. Она – ведьма.

– Монбар, – сказал капитан строго, – если ты не удалишься сам, мне придется попросить бойцов, чтобы они тебя отсюда вынесли.

– Да погодите вы, сэр Генри, погодите! Выслушайте меня спокойно. Я постараюсь говорить по порядку. Вы помните, что предсказал нам всем Старик Сус?

Морган вздрогнул при упоминании легендарного старика, но ничего не сказал.

– Конечно, помните, – продолжал Монбар. – Старик Сус сказал, что наша флибустьерская империя начнет разваливаться с того момента, как на планету попадет чужак из глубин вселенной. Чужак, который поведет умные речи, а при нем будет юная ведьма с глазами цвета барнардского золота. Так вот же он этот чужак, с умными речами – Язон динАльт. И с ним – юная ведьма.

– Мета? – удивился Морган, который до этого момента внимательно слушал.

– Да не Мета, сэр, а эта, прости Господи, неизвестная девчонка с прогулочного катера. Я ее видел сейчас в переходе, ее вели от доктора Монтобана в каюту. И глаза у нее зеленеющие, как изумруды на солнце. Страшные глаза, сэр. Она как глянула на меня, я чуть не помер. Точно, она ведьма. А оба они вместе – это наша погибель. Поверьте мне, сэр Генри!

На несколько секунд в рубке повисла гробовая тишина. Только тикал какой-то прибор на панели. Потом Морган сказал, как припечатал:

– Чушь.

Монбар чуть не заплакал. То есть он заверещал тонким бабьим голосом:

– Сэр, если вы не прикажете сейчас убить проклятого чужестранца, я сам это сделаю, не выходя из рубки. Во имя спасения всех флибустьеров, сэр! Во имя Господа нашего Иисуса!