Сергей Герасимов: Голый млеч

Они вспомнят своих богов.

– Ты думаешь, что они поймут? Да никогда! Они дадут нам тела безумных и уродливых рептилий, а наши души пересадят в корявые тела своих богов.

– Тогда ты станешь богиней смерти.

– А ты – богом войны. Ты ведь вечно воюешь со всем миром.

Утром этого дня он дал голому существу самку. Второй экземпляр оказался не столь разумен – самка понимала простые сочетания слов, но не могла говорить.

Время от времени она принималась петь и искать блох в длинной шерсти головы. Она смотрела на мир с искренным непониманьем. Она рвала листики и пробовала их на вкус.

– Это все, что я мог сделать, – сказал Арес.

– Она сможет отложить для меня яйцо? – спросил голый млеч.

– Нет. Это случится иначе. Самка извергнет маленького млеча из своего тела и будет кормить его собой.

– Сможет ли он говорить?

– Нет.

– Сможет ли он понять?

– Нет.

– Сможет ли он запомнить?

– Нет. Он родится маленьким и звероподобным. Твоим мозгом я опередил историю на один галактический год. Впереди нас галактический год пустоты – и он уже катится на тебя.

– Галактический год – это сколько? – спросил голый млеч.

– Когда эти горы станут морем, а высохшее море снова горами, пройдет один галактический час. Пойми, если сможешь.

– Ты будешь охранять моих детей?

– Нет.

– Но тогда мы умрем. Нас убьют боги.

– Боги не нарушают свободы.

– Я не понял этого, – сказал голый млеч.

– Боги могут казнить меня, но не поступят наперекор моему желанию. Желание бога есть закон мироздания, даже если все считают его опасным или преступным.

Воля бога не может быть нарушена. Нет такой цели, которая оправдает притеснение свободы. Я считаю, что ты должен жить. Большинство считает иначе. Но вас никто не тронет после моей смерти, раз я этого не хотел.

Млеч засмеялся. Он смеялся долго, ощущая свое преимущество перед богами: боги смеяться не умели. Боги всегда были чересчур серьезны и слишком церемонны.

Зато теперь настают времена простых и веселых драк. Мои времена, времена запросто рвать горла и лить горячую кровь, – думал млеч. Он все смеялся и смеялся и ему казалось, что бог, огромный как гора, становится меньше и склоняет голову. Вдруг он замолчал.

– А если мы откопаем и съедим яйцо бога? – спросил он. – Нас ведь убьют.

– Вас не тронут, даже если вы уничтожите все яйца в пустыне Арибииволи.

– Но почему?

– Потому что я не хотел вашей смерти.

– Значит, ты самый высший бог.

– Среди нас нет высших и низших.

– Тогда я обязательно откопаю и съем яйцо, – сказал млеч, – убей меня сейчас или я сделаю это.

– Я подумаю над твоими словами.

– Вы обречены, – сказал голый млеч. – Что толку в вашем всемогуществе, если вы не можете приказать отступнику? Если бы я был богом, я бы запер тебя в пещере и завалил камнями, а всех млечей бы убил. Я бы поотрывал им головы собственными руками.

Млеч зарычал и оскалил желтые клыки. Его губы были очень подвижны.

– Ты сказал, что тебя могут казнить. Но если ты всесилен, то разве тебя убьешь? Разве может бог умереть насильственной смертью?

– Бог гибнет только на поединке, – ответил Арес. – И это его свободный выбор.

Когда бог пьет, озеро мелеет. Когда бог идет редколесьем, он ломает деревья грудью. Когда бог делает шаг, земля вздрагивает и разносит звук далеко вокруг и окрестности тихнут, прислушиваясь, и даже листки осин замирают, пугаясь.

Млеч испугался, услышав шаги бога.

Чужой бог показался среди дальних скал. И вдруг, мигнув в воздухе, возник рядом. Он был красив, но красив иначе: как смерч, как пропасть, как удар молнии, как затмение или как поток лавы. Боги пошли друг на друга и земля застонала, и их смертельная схватка была прекрасна, как танец. Оба противника имели громадные задние ноги, обвитые жилами, полные перекатывающихся мышц, и маленькие передние лапки, которыми не возьмешь ничего, даже дубину.

А все потому, что вы все думаете и думаете, а ничего не делаете руками, – злобно подумал голый млеч. – Если бы у тебя были руки, ты бы выковал ими меч и не пришлось бы сражаться голой пастью.

И в этот момент он вжался в землю от ужаса, увидев открытую пасть, сверкнувшую над его головой. Но ни во взглядах, ни в движениях противников не было ярости, – так, будто они играли этот поединок.

Он смотрел на битву богов большими круглыми глазами и все происходящее отпечатывалось в его крупном и неповоротливом мозге – чтобы быть переданым сыну, правнуку сына, праправнуку двадцатого правнука и даже тем голым млечам, которые, спустя один галактический год раскопают кости богов, составят из них скелеты и выстявят их в своих маленьких музеях, и, взглянув на скелеты снизу, ощутят частицу того ужаса, который испытывает сейчас дрожащий предок их предков. Они посмотрят на скелеты богов такими же большими глазами, но, ослепленные самомнением, не признают в них высших существ.