Сергей Герасимов - Логика прыжка через смерть

Квартиру обыскали, изъяли все документы, сломали часть мебели, из лихости, выбросили в окно альбом с фотографиями – чтобы посмотреть, как красиво они летят. Одну из фотографий подобрал местный бомж и положил в свой ящик для милостыни. Бомжу не было чуждо чувство прекрасного.

Оксану выгрузили из машины, снова заклеили рот, провели по коридорам, которые изламывались в самых неожиданных местах и прерывались ступенями (у каждых ступеней и у каждого поворота было сеточное ограждение, а на сетке висел круглый указательный знак в виде указательного пальца; Оксана так и не поняла, что этот палец означал. Потом ее бросили в цементную комнату без всякой мебели, предварительно отобрав все личные предметы, кроме платья. В камере было жарко, а не холодно, как это представляла себе Оксана; упав на пол, она счесала себе коленки, как в детстве, снова вспомнила сына и заплакала. За дверью послышались шаги и она затаилась.

Ей принесли миску кислых и совсем будто дохлых грибов, которые она съела с удовольствием – не часто баловалась грибами в прошлой жизни.

Через пять минут или через пять часов (время совершенно потеряло реальную длительность) ее снова вытащили из камеры и повели по коридорам. После двух решетчатых перегородок потолки стали выше и Оксана начала смутно узнавать здание. Что-то очень далекое, из детства, нет, не может быть, нет, может, она вспомнила: в этом здании ее мать принимали в комсомол и задали всего один вопрос: «кто из наших космонавтов полетел первым?». В тот день был массовый прием и приемщикам хотелось поскорее закончить это нудное дело. В этот же зале поколение спустя, когда комсомол развалился, Оксана участвовала в выступлении первого в городе (кстати, и последнего) эротического театра. Они ставили слегка переделанную французскую пьессу; во время спектакля Оксана снимала с себя все, кроме трусиков. Театр все равно запретили. Теперь ее втолкнули в ту же самую комнату (довольно большую, в эротической постановке тогда участвовало четверо девушек), втолкнули и бросили на стул. А вдоль стен тогда стояли скамьи, на скамьях сидела молодежь мужского пола вперемешку со стариками… Она получила удар в лицо; удар разорвался как бомба; Оксана удивилась, что осталась жива, и все воспоминания потухли.

– Ну, ……., будешь говорить? – спросил русый костлявый молодец с пьяным задором в глазах.

– Буду, – сказала Оксана и получила еще один удар.

– Теперь не будешь, – сказал костлявый молодец, наклонившись над телом.

Когда она открыла глаза, на ней вместо платья был халат и лежала она навзничь, в той же камере, порожек у самой головы. Немилосердная лампочка выедала глаза как будто кислотой.

Ну, нет, – подумала Оксана, – бейте меня хоть убейте, но если я взъемся, то плохо будет! Она плюнула в лампочку и с нечеловеческой точностью и силой плевок попал. Лампочка зашипела, наполнилась белым туманом, сказала: «фук!» и погасла.

Коре вошел в дом, задернул штору и включил настольную лампу. Подумав, выключил. Не то настроение, чтобы включать лампу. Дом был пуст – Оксана пропала, но он заметил это не сразу. Заметил и удивился и обиделся на нее за это.

Ему хотелось посидеть в темноте, чтобы ясно ощутить, как сгущаются молчаливые сумерки (чувство, сравнимое с тихим экстазом, наверное, примерно то же ощущает земля пустыни, которая впитывает воду – но любой звук разрушает это чувство). Ему хотелось вспомнить тех двух людей, которые погибли сегодня, почти на его глазах, и хотелось, чтобы воспоминание проявилось не полностью – чтобы невозвратимого стало еще больше. Хотелось, чтобы было плохо, чем хуже, тем лучше. Хотелось, чтобы кто-нибудь сейчас плакал, потому что сам он плакать не хотел и не умел. И до безумия хотелось почувствовать вкус шоколада – вкус настоящего шоколада.

Коре всегда ощущал сразу несколько чувств; чувства переплетались, как цветные проволочные жилки в кабеле и каждое сохраняло собственную индивидуальность, неожиданным образом изменяя остальные чувства, в то же время.

Так обычно и бывает в молодости, потом это пройдет. Те, которые доживают до сорока, чувств не имеют вообще. И никакая цветная муть не мешает им видеть верно.

Пора домой. В этом мире я мог бы сыграть еще не одну партию, но это бессмысленно. Вполне бессмысленно. Не стоило и начинать. Не стоило ехать в город и испытывать судьбу. Без партнера и без малейшего понимания цели я здесь как отдыхающий у моря. С моими преимуществами я могу никого и ничего не опасаться.