Сергей Герасимов - Помни о микротанцорах

Через минуту старший комиссар Реник стоял на возвышении перед памятником.

Выглядел он жалко: сутулый, толстый, вислоусый, он нервно оглядывался исподлобья и снова опускал лаза.

– Саид! – скомандовала Уварова и человекоподобная машина начала подниматься по ступенькам.

– Теперь последнее слово осужденному.

Толпа слегка взвыла, недовольная тем, что самое интересное откладывается.

Реник начал говорить.

– Я выполнял свою работу, – начал он. – Однажды, с помощью незаконных следящих устройств я подслушал разговор Великой Барбары. Я был удивлен, меня сразу же удивила потрясающая глубина ее мысли. Но я был мужчиной и, потому, как и все мужчины, считал женщин низшей расой. Меня безумно раздражало то, что она умнее меня. Я продолжал слушать и вскоре я узнал много такого, что позволяло мне организовать шантаж. Скоро я ее арестовал. Она честно и открыто заявила, что никогда не откажется от своих убеждений. Я применил насилие, но мне не удалось ее сломить. Тогда я пришил ей (это так у нас называется) пришил ей создание киборга, незаконное изъятие органов и повесил на нее несколько убийств.

Хотя я хорошо знал, что все мужчины добровольно согласились отдать свою руку. Я просто хотел ее уничтожать, во мне говорило оскорбленное чувство мужского превосходства. Но когда я сделал это, то понял, что совершил ужаснейшее преступление в своей жизни. Я понял, что недостоин никакой милости и теперь с радостью приму любое наказание.

Одновременно с речью Реника шло интерактивное голосование. Вначале речи большинство высказывалось за смертный приговор, но в конце пятьдесят девять процентов остановились на умеренном наказании: отрезать руку, подсоединить ее к аппарату, вместе с остальными тринадцатью, а Реника оставить жить. И даже предоставить ему работу в недавно открытом музее Женского Движения.

Но Саид ампутировал руку неаккуратно, сильно повредив кость. Рука не подсоединялась к аппарату и ее пришлось выбросить. Со второй рукой дело пошло лучше. Ее отрезали, подсоединили и уже через несколько минут она исправно слушалась команд. Комиссар Реник остался жить без обеих рук. В добавок к этому, Саид случайно сломал ему нос.

Во дворе стояли свеженькие стенды, объяснявшие непосвященным, если таковые еще найдутся, суть женского движения. С утра было холодно, температура упала до минус восьми и приглашенные мерзли, ожидая, пока откроют двери. В просторном дворе стояла гимнастическая перекладина и допотопный козел для прыжков; одна ножка козла была отломана. Все приглашенные переговаривались о ничего не значащих вещах. Никто не говорил о том, что им предстоит. В девять пятнадцать дверь открыли.

Их рассадили в маленьком желтом зале, с большим лозунгом вдоль стены:

«Биология-лженаука».

За четыре прошедших месяца многое изменилось.

Женщина в черной форме стала за кафедру и начала речь, состоявшую в основном из ничего не значащих выражений. Рядом с Гектором сидел мужчина с порезом на лысине. В зале было так холодно, что над головами сидящих поднимался пар.

– Почему они не топят нормально? – спросил мужчина, – это же государственное учреждение. Или они закаляют нашу выносливость? Я не понимаю, к чем это идет? Женщины не могут править миром, так не бывает, это все равно что изнанка без лицевой стороны.

– Вы были закройщиком? – спросил Гектор.

– Нет, я был поваром. Почему вы спросили?

– Просто так.

– А я говорю, что это все скоро прекратится, – продолжал мужчина, – женщина без мужчины существовать не может.

– Но были ведь амазонки, – возразил Гектор.

– Может были, а может и нет. Если и были, то в ограниченном количестве. И недолго.

– Например, лет триста или пятьсот.

– Вы хотите сказать, что этих змеюк нам придется терпеть триста лет? Нет!

Вы знаете, они меня сегодня лапали. Они сделали нас, мужчин, людьми низшего сорта, они ведут себя так, как будто боятся о нас испачкаться. Они устроили эти принудительные комиссии, где обращаются с нами, как лошадьми. Они смотрят нам зубы, выворачивают веки, заглядывают в задний проход, мерят давление и заставляют считать от ста наоборот. И им не интересно знать, нравится мне это или нет. Я не могу посладть их к черту и пойти домой спать. Я обязан сидеть в этой холодной дыре и ждать, что они мне тут скажут. И все равно они меня сегодня лапали. Как это вам нравится?

– Это нормально, – ответил Гектор, – у них же практически нет секса.

Поэтому гормоны бьют в голову. Особенно у государственных служащих. Кстати, на какую категорию вас тестировали?