Сергей Герасимов - Власть подвала

Он вышел на довольно пустой остановке и сразу повернул в сторону бульвара.

На бульваре сейчас не было вообще никого, хотя обычно здесь выгуливали собак.

Четверо подростков вывалили вслед за ним. Их намерения были ясны. Я не большой любитель уличных драк, но, раз на то пошло, мне пришлось выйти тоже.

Как только троллейбус отъехал, я понял, что ошибся. Из передней двери вышли еще четверо. Теперь их было восемь против двоих. Всем лет по пятнадцать. Трое худые и длинные, остальные бесформенные, с наплывами жира в разных местах. Судя по мордам, маменькины сынки. В трусах и майках, со спортивными сумками.

– Папаша, а мы тебя не звали, – тонко намекнул один.

– А я тоже не люблю педиков, – ответил я.

Место было отличным, как будто специально выбранным судьбой. С трех сторон плотные деревья и кусты, с четвертой дорога, на которой никого. Даже если кто-то появится, он не станет вмешиваться.

Последний раз мне приходилось драться дет двадцать назад и я совсем забыл как это делается. Удары посыпались градом, но я не столько разьярился, сколько удивился тому, что удары почти не причиняют мне боли. Их кулаки и кроссовки были как будто ватными. Просто они еще были детьми и привыкли драться с такими же детьми. Я примерился и влепил одному из них отличный удар куда-то в область носа. Нос сразу расплющился и на губе появилась отличная кровоточащая ссадина.

Удары сразу прекратились. Кулаки все еще летали в воздухе, но не приближались.

Стая почувствовала страх.

Один из них удалился и поднял кирпич.

– Ну и что, ты умеешь этим драться? – спросил я. – Иди, иди сюда!

С древности людям твердили: познай себя да познай себя. Познать себя невозможно. Я взрослый человек, который еще минуту назад был уверен, что знает о себе все, теперь понял, что ничего не знает. Мне понравилось. Это было чувство какого-то полузвериного, полубожественного наслаждения, и высокого и мерзкого одновременно. Мне хотелось, чтобы драка длилась, я хотел получать удары и наносить удары, я хотел боли и хотел причинять боль. Синие молнии ярости.

Оранжевый океан гнева – я вдруг почувствовал себя таким сильным, что смог бы броситься в бой с вдвое большей стаей – и победить. Сейчас я мог рычать как зверь и рвать глотки зубами. Сейчас я был способен на любое безумие – и, кажется, они прочли это в моих глазах.

И вдруг все закончилось.

Они исчезли.

Остался только человек, лежащий на дороге.

Он приподнялся и сел. Он прижимал рукой рубашку на животе. Рука была в крови.

– Ничего, – сказал он, – только кружится голова. Если я сейчас отключусь, слушай главное: никаких врачей. Никого не зови. Это не смертельно, это заживет.

Можешь бросить меня здесь, брось меня здесь, положи и уйди. Я…

И он упал на спину.

Он оказался довольно тяжел. Я приподнял его, чтобы отнести к ближайшей скамейке, но потом передумал. Я смог бы его только тащить. Начал расстегивать рубашку, но пальцы не слушались, пришлось оторвать пуговицы. Рана на животе слегка сочилась кровью; я пытался ее вытирать его собственной рубашкой, но не успевал. Материя уже насквозь пропиталась кровью и больше не впитывала. Я не мог определить, насколько рана глубока. Крови становилось все больше и больше.

Если бы поблизости был телефон, я бы все-таки вызвал скорую. Но телефона не было, как не было и людей, потому что дождь все усиливался. Дождь пошел неровно, какими-то прядями. Я надеялся, что кто-нибудь выйдет из троллейбуса.

До остановки было всего лишь метров сто пятьдесят. Можно было бы крикнуть и позвать на помощь. Проехал автобус и не остановился. Сгущался вечер.

Разумеется, никаких фонарей.

Наконец, я понял, что крови слишком много, значит, есть еще одна рана.

Вторая рана была на бедре; мне пришлось расстегнуть ремень и разорвать брюки.

Кровь текла равномерно и уверенно, как из крана. К этому моменту я уже овладел собой и стал действовать четко и быстро. Снял его рубашку – то, что от нее осталось, – оторвал рукав, скрутил жгутом, обвязал вокруг бедра, вставил палку и закрутил. Сухая палка сломалась, я быстро выбросил обломки и оторвал подходящую ветку от каштана. Только сейчас я увидел, что мои руки все в ссадинах и порезах. К счастью, мне хватило ума, чтобы не вымазаться в крови, как мясник.

Рана на животе сейчас либо почти не кровоточила, либо дождь смывал кровь.

Она показалась мне неглубокой: нож прошел по касательной и разрезал в основном жировую складку и, может быть, мышцы. Кусок кожи можно было просто приподнять пальцами; разрез явно не шел в глубину. Это успокаивало. Я поднял голову и огляделся, собираясь с мыслями. Дождь гудел стеной. Гремело со всех сторон.