Алексей Калугин - Полет мотылька

– Да, – кивнул, соглашаясь, Геннадий Павлович. – Быть может, Семецкому в интернате лучше будет. Там о нем, по крайней мере, будет кому позаботиться.

– Может быть, – на лице Марка Захаровича вновь появился в высшей степени неприятный, непонятно что означающий полуоскал. – Да только не довезли его до места, скончался по дороге.

– Жалко старика, – с сочувствием качнул головой Геннадий Павлович.

– Жалко, – безучастно повторил Шпет.

Выйдя из комнаты Шпета, Геннадий Павлович направился было к своей, но, неожиданно изменив решение, пошел в противоположный конец коридора. Прорезь дверного замка комнаты Семецкого оказалась заклеенной полоской бумаги с круглой синей печатью: «Инспекция ПГК». Рядом от руки было проставлено число – тот самый, надолго запомнившийся Геннадию Павловичу день! – удостоверенное чьей-то неразборчивой подписью. Три заглавные буквы «ПГК» могли означать все что угодно, в том числе и «Программа генетического картирования». Хотя какое отношение могла иметь эта программа к выселению старика Семецкого из комнаты, которую он давно уже занимал на законных, следует полагать, основаниях?

Итог всему, что удалось узнать, Геннадий Павлович подводил уже сидя в своей комнате и попивая чай с ежевикой, заваренный из одноразового пакетика. Взглянув на ситуацию и так, и эдак, он пришел к выводу, что беспокоиться ему, собственно, не о чем. События понедельника лишь на первый взгляд казались странными. При более внимательном рассмотрении всем им можно было дать достаточно простое и вполне рациональное объяснение. Марине хотелось остаться с Геннадием Павловичем наедине, но как это сделать, она не знала. Возможно, она стеснялась просто пригласить его в гости. А может быть, обдуманно решила драматизировать ситуацию, рассчитывая на то, что совместно пережитая опасность сблизит их. Таким образом могла родиться история о коварных инспекторах программы генетического картирования, встречи с которыми следовало избегать любым способом. План, казавшийся чрезмерно изощренным и не в меру надуманным, тем не менее вполне мог сработать. Да что там мог, когда он почти сработал! Если уж говорить начистоту, то Геннадий Павлович с поразительной легкостью поддался на уговоры Марины, поскольку девушка в тот момент выглядела настолько взволнованной и даже испуганной, что трудно было усомниться в ее искренности. Впрочем, дело было не только в Марине, но и в самом Геннадии Павловиче. Он поверил ей потому, что, черт возьми, ему было совершенно без разницы то, что она говорила! Ему просто хотелось слушать ее, не вникая в суть произносимых слов. Сейчас, после того, что произошло, Геннадий Павлович и сам понимал, насколько глупо себя вел. Но это сейчас, а тогда все выглядело совершенно иначе. Молодая девушка, к которой он испытывал искреннюю симпатию, предлагала зайти к ней в комнату и о чем-то там поговорить. Разве можно было устоять против такого предложения? Если кто и мог, то только не Геннадий Павлович. И ведь, что обидно, все могло бы славно закончиться. Ну, разве могла Марина предположить, что ее хитроумный план провалится только потому, что мочевой пузырь Геннадия Павловича окажется полным! Да и сам Геннадий Павлович непременно бы подстраховался, если бы только Марина дала ему время немного прийти в себя и все как следует обдумать. А так все получилось до безобразия глупо. Мало того, что свидание, по сути, провалилось, так теперь еще Геннадий Павлович не знал, как при встрече Марине в глаза посмотреть. Впрочем, девушка, по-видимому, тоже испытывала смущение, иначе бы она непременно зашла к нему под любым предлогом. Например, чтобы узнать, как у него дела. Или просто поговорить о том о сем… Ах, мечты! Теперь уж им, скорее всего, не суждено воплотиться в явь. Так что сиди на своем шестке, сверчок-старичок, да пой свою грустную песенку.

Ближайший кабинет генетического картирования находился в двух кварталах от дома. Геннадий Павлович решил заглянуть туда в четверг, с утра пораньше, перед тем как отправиться на очередную встречу в «Поджарку».

Едва Геннадий Павлович вышел на улицу, как у него появилось странное ощущение, что за те несколько дней, что он просидел дома, город странным образом изменился. Нет, внешне он не стал другим, но в привычно напряженной атмосфере города явственно сквозило ощущение нервозного беспокойства. Город был похож на выросший среди густой травы на прогретом солнышком пригорке огромный переспелый гриб-дождевик, вот-вот готовый лопнуть, чтобы рассеять вокруг облако крошечных спор, каждая из которых содержала в себе крупицу новой жизни. Вот только чем могло прорасти нависшее над городом напряжение, пока было непонятно.