Алексей Калугин - Полет мотылька

– Какая разница. – Марина отвела взгляд в сторону. – Тебе это ясно так же, как и мне. Только, в отличие от тебя, я не собираюсь строить иллюзий.

– Какой же смысл был в твоем побеге?

– Со мной или без меня, проект все равно будет доведен до конца – не такая уж я значимая фигура. Сам мог в этом убедиться – воспоминания обо мне убрали из твой памяти за пару часов. Я просто не хотела больше этим заниматься. Если у кого-то есть твердое намерение превратить страну в скопище идиотов, пусть это произойдет без моего участия.

– Но если проект будет доведен до конца… – начал Геннадий Павлович.

– Тогда всем уже будет все равно, – не дослушав, перебила его Марина. – И мне в том числе.

Геннадий Павлович снова потер пальцами виски. Его не оставляло навязчивое предчувствие головной боли, которая вот-вот должна была сдавить голову стальными тисками.

– Ты плохо выглядишь, – сказала Марина. – Как будто дня три не спал.

– Догадываюсь, – не отнимая пальцев от висков, кивнул Геннадий Павлович.

– Тебе нужно отдохнуть.

Губы Геннадия Павловича скривились в подобии улыбки.

– Быть может, тебе тоже следует скрыться? – высказала предположение Марина.

– Ты же говорила, что за мной постоянно наблюдают, – болезненно поморщился Геннадий Павлович.

– Я сказала не «постоянно», а «внимательно», – уточнила Марина. – При желании от любой слежки можно уйти.

– Да? – искоса глянул на нее Геннадий Павлович. – С головой, набитой чужими воспоминаниями?

Марина неопределенно пожала плечами. «Это все, что я могу предложить», – хотела сказать она, но промолчала.

– Глупый какой-то разговор получается, – прямо посмотрел на девушку Геннадий Павлович. – Тебе так не кажется?

Марина негромко хмыкнула в ответ, – мол, понимай, как знаешь.

– Ты дашь мне адрес лаборатории, в которой проводятся исследования? – спросил Геннадий Павлович. – Я точно не помню, но, кажется, это где-то под Москвой.

– Основные работы давно уже перенесены в Москву, – ответила девушка.

– Как давно?

– Месяца три или чуть больше.

– Кто руководит проектом?

Марина посмотрела на Геннадия Павловича, как на несмышленого ребенка.

– Да, конечно, – быстро кивнул Геннадий Павлович, – вопрос глупый. Полагаю, нам нужно будет еще раз встретиться.

– Зачем?

– Ты этого не хочешь?

– Это все не настоящее, – повела рукой вокруг себя Марина. – Только сон.

– Но, проснувшись, мы будем помнить все, что здесь произошло, – возразил Геннадий Павлович. – Сон – это одна из сторон жизни. И лично мне кажется, что не самая плохая.

– Только не строй радужных надежд насчет того, что тебе удастся изменить мир. – В жесте, которым сопроводила свои слова Марина, читалось плохо скрытое раздражение.

– Нет, – качнув головой, заверил ее Геннадий Павлович. – Я всего лишь хочу стать самим собой.

– Полагаю, что эта задача тоже не из легких, – заметила Марина.

– Жизнь вообще мерзкая штука, – подвел итог разговору Геннадий Павлович.

Он даже не улыбнулся. Можно было решить, что говорит он вполне серьезно.

Было уже за полдень, когда Геннадий Павлович проснулся. Выспался он великолепно, – во всем теле ощущался прилив бодрости, а голова была ясной как никогда, – чувствовал он себя явно не на пятьдесят два года. К тому же ночью прошел дождь – асфальт за окном был мокрый, – и в дуновениях ветерка, влетающего порой в распахнутое окно, ощущалась легкая, почти эфемерная, но такая долгожданная свежесть. Первым делом Геннадий Павлович еще раз сравнил два оказавшихся у него в руках паспорта. Он был не специалист в криминалистике, и на взгляд неискушенного человека оба документа выглядели как настоящие. Даже степень затертости обложки и потрепанность страниц каждого из паспортов вполне соответствовали возрасту владельца, что был в них указан. Отложив паспорта, Геннадий Павлович развернул лист бумаги с номерами телефонов и озадаченно потер подбородок. Каким образом паспорт и бумага могли оказаться в тайнике? Кто их туда спрятал? Единственный ответ, который приходил на ум, что это сделал он сам, еще до начала эксперимента. Или, быть может, перед тем, как проект вступил в решающую фазу? Впрочем, это не имело значения. Важно было то, что он предполагал возможность выхода эксперимента из-под контроля.

Решив, что иметь при себе два паспорта рискованно, Геннадий Павлович снова спрятал в тайник тот, в соответствии с которым он был на тринадцать лет моложе. Бумагу с телефонами он сунул в нагрудный карман рубашки. Торопливо, не придавая большого значению тому, насколько аккуратно это у него получается, Геннадий Павлович поставил на место все те вещи, что вынул вчера из шкафчика. Часть из них оказалась подмоченной ночным дождем, но Геннадий Павлович не стал их оставлять, чтобы просушить, и даже не вытер. Эти вещи не имели для него никакой ценности, поскольку являлись всего лишь частью декорации того действа, в котором он, сам того не подозревая, долгое время принимал участие. Подумав об этом, Геннадий Павлович невольно улыбнулся, – даже в такой ситуации приятно было осознавать, что ты не статист, а ведущий актер, можно сказать – звезда, делающая кассовые сборы. Быстро умывшись и съев нехитрый завтрак – лапша, пара яиц и ломтик колбасы, – Геннадий Павлович решил, что пора переходить к делу, и вышел в коридор. Никого из соседей видно не было, что, впрочем, не исключало того, что добрая половина из них стояла сейчас, прижавшись ухом к замочной скважине. «Наверняка же кто-то тоже работает на проект», – подумал Геннадий Павлович. После исчезновения Марины новые жильцы в квартире не появились, значит, она работала не одна. Интересно – кто? Марк Захарович Шпет? Или поклонник женских ток-шоу Сивкин? Если соглядатай был всего лишь его воспоминанием, то выглядеть он мог как угодно – хоть смазливой девицей, хоть дремучим старцем. А может быть, за ним присматривала дородная Венера Марсовна Одина, любящая заглядывать в чужие кастрюли, фыркающие паром на плите в общей кухне? Венера Марсовна с гордостью утверждала, что в свое время работала билетером в Большом театре, где у нее и по сей день сохранились связи, так что она, если захочет, может бесплатно пройти на любой спектакль. Геннадий Павлович подошел к телефону и снял трубку. Придерживая трубку плечом, он развернул листок бумаги с телефонами и быстро набрал номер, напротив которого была проставлена фамилия Коптева. Линия оказалась свободной. После трех длинных гудков трубку сняли.