Алексей Калугин - Дело о картине неизвестного автора

Обратный поезд в Канны должен был проследовать через Перье только следующим утром.

Не имея желания ждать до утра, я попросил одного из местных жителей отвезти меня на своей коляске, предложив за эту простую услугу такую сумму, от которой у бедняги глаза полезли на лоб. Получив задаток, он уже ни секунды не колебался. К тому времени, когда я вышел из небольшого трактирчика, в который заглянул, чтобы перекусить перед долгой дорогой, коляска, запряженная гнедой лошадью, уже ждала меня у порога.

Возница щелкнул кнутом, и коляска покатила вперед по ровной и прямой, как стрела, грунтовой дороге.

Вскоре мы выехали за город.

Погода стояла восхитительная. По небу плыли легкие, полупрозрачные облака, временами закрывавшие ослепительно яркий диск солнца. Было по-летнему тепло, но при этом земля не страдала от изнуряющей жары. Дорога пролегала среди зеленых лугов, на которых паслись стада флегматичных коров. Светло-коричневые пятна на их спинах по форме напоминали разрозненные фрагменты головоломки, которую никому никогда не удастся собрать воедино. Не прекращая жевать, коровы поворачивали головы, провожая нас меланхоличными взглядами. Заглянув в их глаза, можно было подумать, что им известно все на свете, в силу чего само их существование становилось мучительно скучным. Одна из коров, посмотрев нам вслед, протяжно замычала. Как будто хотела сказать: «Ну и болван же ты, Векслер».

Ближе к Каннам на нашем пути все чаще стали встречаться фруктовые сады, похожие скорее на райские кущи. Яблони, сливы и вишни склоняли ветви под тяжестью плодов, прячущихся где-то среди густой листвы. Спелость их пока еще не достигла той степени, которая привлекает к себе сборщиков.

Возницу – мужчину лет шестидесяти с красным лицом гипертоника и короткой седой бородкой – местные красоты, к которым он привык с детства, судя по всему, не вдохновляли на размышления о прекрасном и вечном. Чтобы как-то скоротать время в пути, он пару раз пытался завести со мной непринужденный и ни к чему не обязывающий разговор. Но отвечал я ему настолько рассеянно и односложно, что очень скоро он оставил свои попытки.

Я же, как ни старался, не мог избавиться от одолевавших меня мрачных мыслей.

Казалось бы, в конечном итоге все сложилось как нельзя более удачно: я на свободе, ни один из инструментов, находившихся у меня в портфеле, не пропал, а злосчастная картина «Утро», из-за которой и разгорелся весь этот сыр-бор, возвращена законному владельцу. О случившемся почти никому не было известно. А те, кто был посвящен в события минувшей ночи, вряд ли станут распространяться о них. Вернувшись в гостиницу и отыскав Славика, я смогу со спокойной совестью и чувством выполненного долга возвращаться в свое время. Но на душе у меня по-прежнему было неспокойно. Я никак не мог взять в толк, что же на самом деле крылось за совершенно нелогичными с виду действиями, которые совершал Марин. Единственное, что мне было ясно, так только то, что все события, начинавшиеся с того момента, когда Марин позволил служащим Департамента контроля за временем обнаружить и конфисковать свой груз, были далеко не случайными. Я знал себя лучше, чем кто-либо другой, а потому был уверен, что не смогу успокоиться до тех пор, пока не найду всему этому объяснения.

В Канны мы въехали уже на закате. Далеко не новая коляска, вполне респектабельно смотревшаяся на проселочной дороге, на улицах города выглядела чем-то откровенно инородным. Мне-то до этого не было никакого дела, но дверца коляски, на которой были вырезаны целующиеся голубки, а в особенности сидевший на козлах возница, одетый в алую рубаху с широкими рукавами и фиолетовый вышитый жилет, приковывали к себе взгляды прохожих. Дабы не привлекать к своей личности излишнего внимания, я попросил возницу остановиться и, расплатившись с обещанной щедростью, отпустил его.

Как только коляска, доставившая меня в город, скрылась за поворотом, я взмахом руки подозвал стоявший неподалеку кабриолет и велел доставить меня в «Палас».

Войдя в холл отеля, я взял у портье ключ от номера и поинтересовался, нет ли каких-либо сообщений для меня. Бросив взгляд на пустую почтовую ячейку, портье отрицательно качнул головой.

Поднявшись в свой номер, я первым делом разделся и встал под душ. Наклонив голову, я подставил затылок и плечи под колючие удары упругих струй.

За время поездки я успел перебрать и отбросить по причине полной несостоятельности все версии, какими только можно было попытаться объяснить то, что вытворял Марин. Я устал. Устал настолько, что не мог уже ни о чем думать. Единственная мысль сидела у меня в мозгу, точно заноза: во что бы то ни стало я должен найти Марина и получить, а если потребуется, то вытянуть, выдавить, вытрясти из него объяснение.