Ольга Онойко - Дикая раса

Японка наклонила голову.

— В настоящий момент, — закончил Кайман, — я считаю себя вправе потребовать от вас всех сведений по данному вопросу. Касающихся как роли вашей частной армии, так и действий сотрудников Особого отдела Министерства колоний.

— Да. Конечно.

Все это было более чем серьезно. Речь шла не просто о человеческих жизнях — о большой политике, о конфликтах таких сил, которых Лилен со своего шестка даже не представляла. Смутно чувствовалось, что на ее глазах случается что-то важное. Пугающее. Огромное…

Потому, наверно, и не умещалось оно в голове.

Местра Вольф впервые до конца осознала справедливость поговорки «меньше знаешь — крепче спишь».

Кайман понимал, что происходит. Шеверинский понимал. Наверное, Макферсон бы понял… после всех событий последнего дня воспоминание о Майке показалось блеклым и равнодушным. Ну, есть такой. Не до него сейчас. Разве что мысль мелькнула: надо же, сама стала как Майк, все фильмами вижу… Происходящее смахивало на триллер и воспринималось как триллер.

Лилен думала, что вчерашней ночью, стоя в воротах ангара, играла роль. Роль особистки Райского Сада.

И ей это нравилось.

— А ну вон! — прохрипел старик и свесился набок с софы, пытаясь достать соскользнувший на пол мягкий плед. Голая одалиска, профессионально улыбнувшись, подняла его и подала хозяину. Остальные красотки неторопливо покидали бассейн, виляли бедрами, кутаясь в прозрачные парео, подрагивали грудями. Сквозь стеклянную крышу лилось солнце, пробивало насквозь пышную листву зимнего сада; тень была изумрудной, лоскуты света на полу — канареечно-желтыми. Хозяин не любил темных тел, потому цветокорректированная кожа девиц белела как мрамор. Длинные их волосы колыхались, скользили по круглым плечам; ярко выделялись соски.

Наконец, за крутым задом последней девицы сомкнулись створки дверей.

Чарльз Айлэнд закрыл глаза.

Его бил озноб. И даже биопластик не мог помочь.

Нервы.

«Чертов япошка, — подумалось старику. — Еще переживет меня. Отмороженный».

Охоту на людей как таковых косоглазая дрянь Ши-Ши находил занятием удручающим. И не потому, что люди как таковые плохо умели защищать свою жизнь. Сам охотник, по мнению корсара, являл в этом случае отнюдь не надчеловеческую власть и не свободу от морали, а только личностную незрелость.

Но киллеры, особенно те, кому заказали тебя самого — совершенно другое дело.

По непроверенным данным, в молодости Ши-Ши любил собственноручно казнить плененных убийц. Сняв фиксаторы, он отпускал добычу в специально заведенный парк и затем до полусуток порой бродил по темным аллеям с катаной.

Когда-то, узнав об этом, Айлэнд долго хохотал и в глубине души затаил нежные чувства к антагонисту.

…Кряхтя, старик потянулся к краю ложа. Ткнул пальцами в сенсор и приказал: «Вверх. Кресло. Галерея». Ограниченный искусственный интеллект выгнул софу желаемой модификацией; Чарльз откинулся на подголовник, глядя в небо сквозь стекло потолка. Кресло поднялось над полом, поплыло к разошедшимся дверям. По советам врачей местер Айлэнд тщательно следил за двигательной активностью. Сто двадцать седьмой год — не шутка. Нагрузки необходимы, но бегать по-мальчишески не стоит.

Старик медленно дрейфовал по удлиненному холлу, мимоходом вкушая глазами красоту старых скульптур и полотен. В последние годы он стал щедрее: лет сорок назад и в голову не приходило одалживать что-то из коллекции музеям для выставок… «Стар ты, Чарли, — сказал он себе, останавливая кресло. — Чертовски стар».

И одинок.

Она стояла у окна, непринужденно опираясь на подоконник. Красивая зрелая женщина, светящаяся изяществом, холеная, знающая себе цену. Вторая женщина, еще более красивая, юная, с замкнутым мрачноватым лицом, сидела на подоконнике, глядя на сплетенные пальцы. Две художественные голограммы, слишком реалистичные, чтобы быть настоящими произведениями искусства, они казались лишними здесь, среди собрания ценой в сотни миллионов. Вдвойне лишними — вдали от эпохи расцвета голографии, в секции Ренессанса.

Серена Дебора Айлэнд. Испел Айлэнд.

— Добрый день, Эс Ди, — сказал старик жене в спину. Она не шелохнулась; и дочь не подняла обиженных глаз. — Ты все сердишься? Я знаю, мне не стоило жениться в четвертый раз. И в пятый тоже. Но тебе не стоило выдвигаться тогда, я предупреждал. Я сделал все, что мог, ты же знаешь. Кто знал, что оно так обернется? Я клянусь, что собирался заказать Билли. Я даже обсудил это дельце с тогдашним Йорией.