Ольга Онойко - Дикая раса

«Пелагиаль» остается позади.

Дельта замирает, положив голову на колени Лилен. У драконов необыкновенное чувство пространства, и острые выросты его шкуры не поцарапают панелей, не оставят прорех на обивке. Девушка машинально гладит нукту по голове. Он ощущает только ласку, не прикосновение: под ладонью Лилен пластина брони, которую не пробьет даже пуля, и нервных окончаний там нет.

Ведет Кайман, и Таисия, окаменело-мрачная, сидит рядом с ним, не оборачиваясь. Васильев откинулся на спинку сиденья в полудреме.

Полетаев смотрит в окно.

Он страшен.

Желваки катаются на высоких славянских скулах, в глазах прохладная задумчивость. Солнце похож на хищника, который не впился кому-то клыками в горло лишь потому, что нет настроения. «Он похож на ррит», — внезапно думает Лилен. Недавняя короткометражка, полуфильм-полуклип «Вся красота мира» воскресает перед глазами, и вспоминается почему-то, что из космоса Ррит Кадара — голубая.

Как Земля.

— А собственно, — говорит Шеверинский, — вы уверены, что одно не связано с другим?

— Что, — не оборачиваясь, откликается Таисия.

— Пират. И Особый отдел.

Чигракова оборачивается. Резко, как змея. Ее прищур почти азартен.

— Я уверена, что связано.

Лилен едва заметно приподнимает бровь — очевидно же, что сама Тройняшка не додумалась.

— До войны, — развивает мысль Чигракова, — на него долго охотились. И амнистия не могла быть просто…

— А дальше что? — невежливо перебивает Полетаев.

— То есть?

— Допустим, все так. Нам нужно решить конкретную задачу. Какую пользу нам приносит эта теория?

— Задача сложнее, чем кажется.

— Она когда-то казалась простой?

Таисия сжимает губы.

— Терадзава что-то против нас имеет, — прежним тоном говорит Север.

— Почему ты так думаешь?

— Я с трудом представляю, что бывший Начальник Порта будет просто делать, что ему скажут.

— Тоже привет, — зло цедит Солнце. — Что предлагаешь?

— На Фурусато практически невозможно попасть против воли хозяина. Береговая охрана годится для небольшой войны. Разве на боевом гипере… что в любом случае не вариант. Можно попробовать вступить в переговоры. Но даже просто доказать, что Флейта у них, не получится.

Молчание.

Долгое.

С высоты полета аэромобиля город похож на застывший фейерверк: так ярко и пестро оформлены посадочные крыши. «Крыса» выписывает петлю над гостиницей. Опускается.

— Вы меня уморить хотите? — склочно осведомляется Димочка.

Клены шумят.

Шумит океан, гривастые волны беснуются у береговых скал. Свистит в скалах ветер, и, кажется, слышно, как мелкие камни скользят по осыпям. Вечером море всегда неспокойно. Закатное солнце дарит вершине Такахаси невероятной чистоты свет. Вершине, покрытой льдами, точно сердце мудрой принцессы.

Минако-химэ стоит на краю посадочной площадки. Два корабля похожи, как сестры, старшая и младшая… Младшей выглядит отцовская яхта; ухоженная, содержащаяся в постоянной готовности к далекому перелету, она двадцать лет не трогалась с места. Вторая яхта той же модели рядом с нею смотрится тусклой и старой.

Иноуэ-сан чуть в стороне занят тем, что тщательно следит за собственной невозмутимостью. Лицо его как будто выточено из камня, дыхание и пульс не дают повода усомниться в выдержке, но все же половина мыслей начальника службы безопасности — о том, что семижды проклятые киллеры Айлэнда приволокли на архипелаг Черную Птицу.

«Он поверил», — разочарованно думает Минако. Во время подготовки к охоте Рё-сан досконально изучил биографии будущей добычи, хвастался, что знает всех четверых как собственных братьев. Их компетентность восхищала его, и перемена в планах хозяина стала радостью, невзирая на то, что пропали втуне охотничьи наметки. Трудная схватка многому научит, но совместная работа научит еще большему; Иноуэ очень заинтересован в профессиональном росте.

Вот другая сторона медали: он верит всему, что земляне сказали о Птицах.

Вокруг корректоров слишком много слухов, фейка, дезинформации. Часть вброшена семитерранами сознательно, часть возникла сама. Одно из самых старых поверий — о последней песне. Даже в Сети не отследить, откуда оно взялось. Черная Птица, умирая не своей смертью, поет виновным. Нет разницы между заказчиком и исполнителем; безразлично, знает ли Птица убийцу, видела ли его, были ли в сознании, понимала ли, что убита. Кара настигает всех — кара такого свойства, что смерть кажется спасением; но слышавшим последнюю песню редко удается умереть быстро.