Роман Злотников - Виват Император!

Итак, Запад предпочитал никакого шума не слышать, а большая часть российских СМИ уже сидела у Лубынина на коротком поводке. Спустя всего лишь несколько месяцев после инаугурации Лубынин стал фактическим хозяином огромной страны. И тут судьба преподнесла ему неожиданный, но от этого ничуть не менее неприятный сюрприз. Как оказалось, угроза его всевластию пришла совершенно с другой стороны, оттуда, откуда он ее абсолютно не ожидал. Пока он не покладая рук выстраивал свою модель управления государством, номинальный хозяин вошел во вкус и закусил удила.

Слава богу, в серьезные вопросы он особо не лез, отдав их полностью на откуп своему руководителю администрации, а на международных встречах послушно зачитывал подготовленные ему бумажки (и от себя только настойчиво заваливая собеседников приглашениями приехать к нему в гости попариться в баньке или съездить на охоту и искренне удивляясь, почему лидеры западных стран вежливо, но непреклонно отклоняют такую славную халяву), но зато вытворял черт-те что вокруг себя. Он приблизил к себе двух своих бывших прапорщиков — начальников складов, тут же присвоив им звание полковников, вывез откуда-то из Невинномысска свою старую зазнобу и велел Лубынину подыскать ей должность в администрации, а также деятельно занялся обустройством в Москве на «хлебных» должностях всех своих зятьев, племянников и остальной своей родни, оказавшейся неожиданно многочисленной. Впрочем, некоторых он успешно пристраивал и на местах, выводя из шоферов в вице-губернаторы, из мелких адвокатов — в прокуроры субъектов Федерации и из замкомандиров рот — в слушатели Академии Генерального штаба. Причем эти люди, чувствуя свою безнаказанность, начинали брать абсолютно беззастенчиво и никак не согласуясь с Лубыниным, отчего стройная система, которую он предполагал создать и поддерживать в достаточно широких, но все-таки более или менее разумных рамках, уже шла вразнос.

Подобная ситуация не могла долго оставаться без последствий, и уже к середине мая первым звонком стала финансовая система. За одну неделю — с шестнадцатого по двадцать первое мая, несмотря на все усилия Центробанка, рубль упал, инфляция составила почти двенадцать процентов. И Лубынин понял, что если ничего не предпринять, то все, на что он так надеялся, пойдет псу под хвост, а самого Пашу ждет более чем печальный конец. Поэтому, после некоторого размышления, он велел подобрать кое-какие документы, видеозаписи, составить определенную справку и, когда президент в очередной раз позвонил ему и велел подготовить баньку в уже изрядно расстроившихся «Барсуках», напросился попариться вместе с Павлом Парфеновичем (в последнее время у Паши и без того было достаточно желающих с ним попариться, так что Лубынин, к его собственному облегчению, был несколько отстранен от сего чуть ли не ежедневного ритуала).

Банька вышла славная. Вместе с президентом в этот раз парились его старый сослуживец, бывший начальник склада, а ныне полковник Дубак и парочка приглашенных им собутыльников, слегка ошалевших оттого, что они ухлестывают веником спину самому президенту России. Так что когда Паша, разомлевший и слегка поднакачавшийся свежайшим чешским пивом с нежнейшим вяленым лососем, сегодняшним утром доставленным самолетом от губернатора Приморья, Лубынин решил, что время пришло. Когда Паша, отдуваясь, с лоснящимся от пота лицом развалился на диване-качалке с палочкой столь понравившегося ему шашлычка, Трофим Алексеевич примостился рядышком, скромно потупил глазки и заговорил:

— Павел Парфенович, я крайне извиняюсь, но у нас возникли некие обстоятельства, которые требуют некоторого вашего вмешательства.

Паша, только что оторвавший зубами от шампура кусок хорошо прожаренной свинины, на мгновение замер с мясом в зубах, затем судорожным движением, почти не жуя, протолкнул мясо в глотку и недовольно поморщился:

— Ну чего еще?

Лубынин торопливо поджал губы, ликвидируя на корню чуть не появившуюся на них презрительную усмешку, которая была совершенно ни к чему. Его план был не особо тонок, но прост и надежен. И главное в его успешном осуществлении зависело от мастерства исполнения. Так что любая нечаянная гримаса могла испортить все дело. Паша в последнее время совсем отбился от рук, но пытаться сделать ему укорот было уже поздно. А никакие призывы и предостережения на него не действовали. Занятый своими делами, Трофим Алексеевич как-то упустил момент, когда вокруг нового президента образовалась этакая броня из прихлебал и лизоблюдов, столь высоко взвинтивших Пашино самомнение и уверенность в собственной непогрешимости, что теперь любые меры воздействия на Пашино сознание были абсолютно бесполезны. Кроме единственной. Пашу еще можно было напугать. Но этот испуг должен был быть достаточно сильным.