Серж Брюссоло - Вид больного города в разрезе

Иногда она задавалась вопросом, были ли настоящими патроны, заполнявшие барабан, точно так же, как иногда задумывалась, поместил ли скульптор неродившегося ребенка в живот попавшей под мотоцикл беременной женщины. Нужно было расстегнуть несколько пуговиц и застежек-молний, чтобы увидеть, появится ли из-под одежды шрам от удаления аппендикса или родимое пятно на изгибе каучуковой плоти.

Может быть, скульптор даже скрывал в глубине искусственных тел какую-нибудь опухоль или осколок снаряда?

Неожиданно дождь громко забарабанил по стеклу окна, и Чини встряхнулась, с усилием избавляясь от овладевшего ею гипнотического оцепенения. Каждый день ей нужно было пересечь полгорода, и все только для того, чтобы провести десяток минут в музее. Почему? Она сама не знала ответа. Может быть, ее притягивали эти поддельные и все же такие реальные существа…

Она направилась по диагонали через зал к эскалатору. На мгновение стеклянная стена зала отразила ее облик. Светлые волосы, собранные в вертикальный шиньон, короткое розовое ситцевое платье. Кусочек пластыря на сгибе руки, наклеенный так давно, что вокруг него кожа покраснела от начинающейся экземы…

Через несколько минут она вышла из здания музея. Ее каблучки глубоко погружались в желатиноподобный асфальт тротуара и отрывались от него с неприятным чмокающим звуком. Она шагала быстро, с опущенной головой, стараясь не смотреть на склон холма справа от нее. Как многие дети, она старалась отмечать ритм своих шагов словами. На этот раз это было: «Бо-лезнь… Бо-лезнь… Бо-…».

Неощутимо, скрытно болезнь изменяла глубинное равновесие города. Каждый день возрастало количество потерявших чувствительность. Любой горожанин, от генерального директора до домохозяйки, мог неожиданно осознать, что частично лишился тела, оказавшись внутри оболочки без веса, без реальности. Это было похоже на сенсорную ампутацию, на приговор, превращавший человека в бесплотного духа. Тело становилось другим, незнакомым, безразличным. И все же существо продолжало шевелиться, двигаться по воле хозяина, подобно чудовищной марионетке. Но многие жесты при этом лишались всякого смысла. Впиться зубами в виноградную гроздь, смешивая сладость сока с горечью косточек, блуждать рукой между бедер девушки теплой ночью в укромном уголке парка, закрывать глаза, натягивая на голову черную простыню ночного неба… Пропала любая чувствительность: осязание, прикосновение, поглаживание не доставляли никакого удовольствия тем, кто когда-то любил понежиться между свежими простынями… Теплота кожи, влажность губ, эластичная нежность женского живота - все это отныне ничего не значило для неловких бесчувственных рук, лишенных способности к былой точности и силе движений. Попытка написать что-нибудь в блокноте завершалась сломанным карандашом, протыкавшим несколько страниц с такой силой, словно на руку обрушилась неимоверная тяжесть.

Потерявшие чувствительность выделялись на улице своими резкими движениями и неловкой походкой. Их легко можно было узнать по тому, как они то волочили ноги, то вдруг с силой обрушивали их на тротуар, а еще по оцепенению, с которым они держали туловище, как будто закованное в стальную кольчугу. Или по странному неестественному наклону головы - будто по улице бредет повешенный…

Появление людей, потерявших чувствительность, пробуждало у детей инстинкт жестокости. Они часто преследовали больных, с негромким хихиканьем втыкая им в спину иголки или бросая в них оперенные стрелки, потом часами торчавшие из плеча или ягодицы, не причиняя при этом пострадавшему ни малейшего беспокойства.

Жалкие марионетки, они очень быстро превратились в бесплатное развлечение для сохранивших здоровье горожан.

Первоначально многие из них, будучи не в состоянии выдержать свою увечность, сводили счеты с жизнью сразу же после выхода из больницы; другие держались только благодаря лошадиным дозам галлюциногенов. В любом случае для них все кончалось кровавой оргией в попытке компенсировать зрительными ощущениями ставшее недоступным чувство боли. Чаще всего покончивших с собой «бесчувственников» находили перед зеркалом: они лежали на полу среди инструментов, достойных мясницкой или пыточной камеры инквизиторов.

Теперь же, благодаря резкому возрастанию числа зараженных, ситуация изменилась. Любое общество самоорганизуется медленно, пока не выработает новые правила и новый образ жизни, новую философию. В городе, когда-то проповедовавшем культ наслаждения и немедленного удовлетворения любых желаний, возникновение новой столь же могучей силы не могло не вызвать многочисленных изменений.