Рэй Брэдбери: Детская площадка

- Здравствуй, Чарли! - Мистер Андерхилл резко обернулся. На самой верхушке металлической спусковой горки сидел мальчуган лет девяти и приветственно махал ему рукой: - Здравствуй, Чарли!

Мистер Чарльз Андерхилл машинально махнул в ответ. "Однако я совсем не знаю его, - тут же подумал он. - Почему он зовет меня Чарли?"

В серых сумерках незнакомый малыш продолжал улыбаться ему, пока вдруг вопящая орава детей не столкнула его вниз и с визгом и гиканьем не увлекла с собой. Пораженный Андерхилл стоял и смотрел. Площадка казалась огромной фабрикой боли и страданий. Можно простоять у ее ограды хоть целых полчаса, но все равно не увидишь здесь ни одного детского лица, которое не исказила бы гримаса крика, которое не побагровело бы от злобы и не побелело от страха. Да, именно так! В конце концов, кто сказал, что детство - самая счастливая пора жизни? О нет, это самое страшное и жестокое время, пора варварства, когда нет даже полиции, чтобы защитить тебя, есть только родители, но они слишком заняты собой, а их мир чужд и непонятен. Будь в его власти мистер Андерхилл коснулся рукой холодных прутьев ограды, - он повесил бы здесь только одну надпись: "Площадка Торквемады" [1] Торквемада - испанский инквизитор, прославившийся своей изощренной жестокостью.

Но кто этот мальчик, который окликнул его? Отдаленно он кого-то ему напоминал, возможно старого друга или знакомого. Должно быть, сын еще одного бизнесмена, благополучно нажившего на склоне лет язву желудка.

"Вот, значит, где будет играть мой Джимми, - подумал мистер Андерхилл. - Вот какова она, эта детская площадка". * * *

В передней, повесив шляпу и рассеянно взглянув в мутное зеркало на свое худое, вытянутое лицо, мистер Андерхилл вдруг почувствовал озноб и усталость, и, когда навстречу ему вышла сестра, а за нею бесшумно, словно мышонок, выбежал Джимми, мистер Андерхилл был менее ласков с ними, чем обычно. Сынишка тут же взобрался к нему на плечи и начал свою любимую игру в "короля гор". А мистер Андерхилл, сосредоточенно глядя на кончик сигары, которую не торопился раскурить, откашлялся и сказал:

- Я думал о детской площадке, Кэрол.

- Завтра я отведу туда Джима.

- Отведешь Джима?! На эту площадку?

Все в нем восстало.

Воспоминания о площадке были слишком еще живы в памяти. Царапины, ссадины, разбитые носы... Там, как в кабинете зубного врача, даже воздух напоен болью и страхом. А эти ужасные "классики", "крестики и нолики", нарисованные в пыли! Ведь он всего лишь секунду видел их у себя под ногами, когда погнался за унесенной ветром газетой, но как напугали они его!

- Чем же тебе не нравится эта площадка?

- Да видела ли ты ее? - И мистер Андерхилл вдруг растерянно умолк. Черт возьми, Кэрол, я хотел сказать, видела ли ты детей, которые там играют? Ведь это же живодеры!

- Это все дети из хороших семей.

- Да, но они бесчинствуют, как настоящие гестаповцы! - промолвил Андерхилл. - Это все равно что отвести Джима на мельницу и сунуть головой в жернова. При одной мысли, что Джим должен играть на этой живодерне, у меня кровь стынет в жилах!

- Ты прекрасно знаешь, что это самая приличная детская площадка поблизости.

- Мне безразлично, даже если это так. Я только знаю, что никаких других игрушек, кроме палок, бит и духовых ружей, я там не видел. К концу первого же дня от Джима останутся рожки да ножки. Он будет изжарен живьем, как новогодний поросенок!

Кэрол рассмеялась.

- Ты преувеличиваешь.

- Нисколько. Я говорю совершенно серьезно.

- Но не можешь же ты лишить Джимми детства. Он должен пройти через это. Ну и что, если его немножко поколотят или он сам поколотит других. Это же мальчишки! Они все таковы.

- Мне не нравятся такие мальчишки.

- Но ведь это самая счастливая пора их детства!

- Чепуха. Когда-то я с тоской и сожалением вспоминал о детстве. Но теперь я понимаю, что был просто-напросто сентиментальным дураком. Этот сумасшедший визг и беготня, напоминающие кошмарный сон! А возвращение домой, когда ты весь пропитан страхом! О, если бы я только мог уберечь Джима от этого!

- Это неразумно и, слава Богу, невозможно.

- Говорю тебе, что я и близко не подпущу его к этой площадке! Пусть лучше растет отшельником.

- Чарли!

- Да, да! Посмотрела бы ты на этих зверенышей! Джим - мой сын! Он мой, а не твой, запомни это! - Мистер Андерхилл чувствовал, как хрупкие ножки сына обхватили его шею, а нежные пальчики копошатся в его волосах. - Я не отдам его на эту живодерню.

- В таком случае ему придется пройти через все это в школе. Уж лучше пусть привыкнет сейчас, пока ему всего три года.