А Коле не до кабака. Коле до типографии. Ай, умный мужик был Иван Федоров. Изобрел станок печатный, чтобы каждый мог мысли собственны не в голове держать, да не на грамотах берестяных, а в книгах, от одного вида которых сразу понятно становится, что не дурак их сочинял.
Деньжата у Коли водились. И скажите мне, зачем же еще существуют на свете белом графы, князья, да прочие дворянишки, как не для того, чтобы в карты их обыгрывать и тем самым претворять в жизнь-судьбу идею вечную о справедливости. Вот стоит Коля в типографии, где бородатые мужики, все как один Иваны, все как один Федоровы, снуют по задымленному помещению и печатают себе, да Коле измышления его о том, почему же это параллельные прямые пересекаются.
Напечатать книжку мало. Важно, чтобы дошла она до народа, чтобы взял народ ее в свои натруженные руки, да восхитился бы уму Колиному, необъятному. Тащит Коля свои теплые, с пылу-с жару, книженции, да снова не в кабак, а в лавку книжную. А за прилавком зыркает по сторонам, чтоб народ не стянул чего, приказчик — друг Колин, с которым вместе дворян как липку обдирали. В те времена народ еще читать не умел, но книжные лавки любил. Скрадет книженцию-другую и шасть домой. Вроде и не нужна вещица, а все равно на душе теплее.
А уж приятель Колин мастак по торговым делам. Поставил он книжку на видное место, так, чтобы до каждого дошло, вот она — лучшая книжка по математике. Пущай Архимеды в подвале плесневеют, а Гауссы там разные на чердаке пылятся. Колиной книжке в руки и флаг, и барабан и трубу полковую. Коля теперь в кабак побежал, а оттуда в книжную лавку уже важный профессор заходит.
Профессура тоже любила книжные лавки. Только она не воровала, а покупала, за что ее Колин друг завсегда уважал. Может какой-нибудь профессоришко и спер бы книгу, да нельзя. Надо ж хоть чем-то от простого народа отличаться. А то, что читать умеешь, на лбу ведь у тебя не написано. Бывает, нацепит себе крестьянин пенсне, в дилижансе подобранное, сделает умную физию, да ходит по магазину счастливый. Прям профессор. А ручонки уже тянутся, уже тащу т, что под руку подвернется. Неважно что, журнал ли «Колокол», «Месяцеслов» ли или «Страдания заграничной девицы Вероники, безвинно утопленной в Ламанчской проливе». Тут то его Колин дружок за воротник цап, да на улицу. Неча под профессоров подделываться, коль образованием не вышел.
Профессору дела нет до страданий девиц заграничных. Ему есть дело до книг умных, познавательных, с чертежами, да разрезами, на то он и профессор. И рад ему Колин друг, иначе кто бы раскупал всю эту физику, химию, да биологию.
«А нет ли у тебя, дружок, чего-нибудь новенького, — спросит ласково профессор, — идей там или открытий?» А приказчик уже тут как тут. «Есть, Ваше благородие, как же не быть, — юлит он и чуть не танцует. — Вот изволите-с посмотреть сочиненьице мистера Дарвина о том, что все мы от обезьян в свое время произошли.» Поморщится профессор. Времена то неспокойные. Припрется урядник, уцепится за книжонку, да спросит вкрадчиво: «Это что ж выходит, и наш государь император от обезьяны произошел?» Мистеру Дарвину то что, ему в своей Англии туманно и спокойно. А за его безбожные измышления профессора к политическим причислят и в тюрьму, да на каторгу. И точно известно, что не декабрист он, не поедет за ним ни жена, ни кухарка, ни даже конюх, которому профессор кажну субботу пятак отваливал.
«А может, дружок, у тебя что-то наше имеется, родственное?» Приказчик еще радостнее пляшет, куда там солисту императорского балета. «Вот, Ваше благородие, — поет, — господин Менделеев все, что ни на есть, элементы химически в таблицу выстроил. Или, еще лучше, самая новая геометрия от господина Лобачевского Николая… э-э-э… Ну да неважно. Не глядите-с, что книжица не объемиста. Идей и открытий в ней немеряно.» Хмурится профессор недоверчиво. «Геометрия? Новая? — спрашивает. — Да возможно ли?» Приказчик то в левый глаз заглядывает, то в правое ухо шепчет: «Так точно-с, только что из типографии.» Подумал, подумал профессор, да и согласился. Он вишь до такой степени ученый был, что не спалось ему совершенно, если на ночь не прочитает лемму какую или формулу заковыристую не увидит.
И это не простой профессор был. Это случился аж самый главный профессор в городе, который заведовал всеми университетами, да гимназиями. И ходили перед ним учителя, да преподаватели по струнке. Строгий был, чуть что не так, сразу в деревню сошлет, классовое самосознание народу повышать. Вот идет он, книгой в руке весело помахивает, а в окна другие профессора таращатся, помельче, да побеспокойнее. Мол, что там наш старичок тащит. Как бы нам бедным от жизни не отстать, да в деревне не оказаться. Зорким глазом разглядели названьице, да и бежать в книжную лавку. А приказчик уже на пороге стоит, ждет, прибыль подсчитывает, да книжки Колины готовит.
Читать дальше