Эдуард Геворкян - Правила игры без правил

— Спасибо, достаточно. Неофициально фиксирую, что вы ничего не сказали. Тогда кто их пасет?

— Не знаю. Собственно говоря… э-э-э…

— Ясно! Ты… пардон, вы для того и… Есть предположения?

Старина Бидо в большом сомнении гладил свой подбородок, его распирали противоречивые чувства. Честно говоря, тот, прежний, Бидо — фонтан вранья и остроумный сквернослов — мне нравился больше, чем этот уныло дипломатствующий «аббат».

— Они к нам не имеют никакого отношения, — медленно начал он, — мы потрясли кое-кого, но впустую.

Курия ничего не выяснила! Вот это дела! Куда же я, позвольте спросить, лезу и во что уже успел вляпаться? Разведка? Нет, они меня завернули бы за сто километров.

Хорошо, что я не один в этом чертовом месте и Бидо теперь в роли напарника. Дело становилось мрачным и непонятным. Правительство в лице разведки и курия в своем собственном лице вроде бы не имели отношения к этому заведению, а насколько мне известно, это единственно реальные силы, с которыми надо считаться а нашей благословенной стране. Некоторые полагают, что это одна сила. Может, радикалы? Но они могут наскрести монет разве что на десяток списанных пулеметов. Радикалами не пахнет, левыми тоже, левые против насилия принципиально.

Старина Бидо оглядел комнату, нервно зевнул и сообщил, что собирался идти напролом. Недавно здесь пропали трое, сгинули и чирикнуть не успели. И не новички, один из них стажировался на Сицилии. С Бидо человек двадцать, оцепили школу за оградой, никто не выскочит. Он решил взять первого, оттащить за ворота и встряхнуть как следует.

Моя ночная вылазка была ничуть не умней. И я собирался брать языка, трясти, вытряхивать, но что именно — представлял слабо. Теперь я понимал безнадежность моей затеи: ну взял бы охранника или воспитателя, а что они могут знать? Нет, господа мои. Надо брать директора и трясти до посинения. Что они делают с детьми, куда их потом прячут и кто за этим стоит?

Бидо согласился с моим планом сразу.

— Могут ваши люди пойти без вас напролом? — спросил я.

— Нет, они будут ждать меня или сигнал. Если не вернусь через… — Он беспокойно взглянул на часы, подцепил ногтем кнопку, за ней блеснула тонкая нить.

В часах пискнуло. Бидо шепнул что-то вроде «место», и кнопка втянулась обратно.

— Вовремя, — облегченно вздохнул он, — через полчаса они бы тут все разнесли. Теперь до сигнала.

Старина Бидо задремал на стуле, мне же не спалось. С ночным гостем откровенного разговора не получилось. Он так и не сказал, почему сам явился в школу, а не послал кого помельче.

Интересно, в какую все-таки берлогу я лезу, если даже курия здесь ползает по ночам, а законспирированный «аббат» шастает с пистолетом? Надо уносить ноги. Шефу покажу жетон, порадую старика. Правда, в прошлом году за неделю до аварии Барлетт ляпнул с похмелья, что дочь Шефа обручена чуть ли не с племянником «кардинала». Барлетт обычно врал оптом и в розницу, но можно предположить, что Шефа попросили по-семейному пощупать это дело. Возможно, старина Бидо прикрывает меня или дублирует.

Мне не спалось. Я достал зажигалку и прошелся наугад по кнопкам второго этажа. Тоже не спят. Кнопка четыре — это холл.

«…Мы на двух машинах выскочили да как дали вдоль дороги, эти все попрятались по норам. А потом Кук прошелся из лейки, вот крику-то было, ха-ха-ха, а на базу вышли только вечером, а там ловушка, Кука в темноте зацепили, а Пет сказал, что Куку теперь крышка, если не успеем до утра выбраться…»

«Успели?» — спросил второй ломким голосом.

«Успеешь, как же! Влезли в болото и хлюпали сутки, а вокруг эти носились, головешки кидали».

«А-а-а…»

«Вот тебе и „а“! Пет сказал, „сволочи, мальцу каникулы испортили“.

„Вы что тут сидите? — вмешался третий голос. — Тест по химии уже раздали, не успеете, олухи“.

Интересный разговорчик, надо спросить у ребят, куда их возят на каникулы и какие это еще каникулы в спецшколе? Занятия ночью, в четвертом часу… не спят они вообще, что ли?

В классах я тоже оставил кнопки. В одном было тихо, в другом, судя по всему, шел урок!

„…Вопрос твой хорош, Макс, но ты забегаешь вперед. К прерафаэлитам мы еще вернемся, и ты мне напомнишь… — говорил мягкий, хорошо поставленный голос. — Теперь обратите внимание на лицо всадника. Видите, это не свирепая жажда убийства, нет, перед нами напряженное спокойствие честного сожаления. Воин убивает, потому что идет бой. Кто прав, а кто виноват, спрошено будет после, а пока либо ты, либо твой враг. Заметьте, краски не грубы и не крикливы, что было свойственно раннему периоду творчества. Преобладают полутона, война изображается не грудами окровавленного мяса, нет, мы видим пластику мышц, а линии копий и мечей рассекают пространство картины на фрагменты, членимость которых строго мотивирована — сила против силы…“