Джоди Най - Смерть по имени сон

– Я буду скучать без вас; мне кажется, мы стали друзьями. Помните, двери моего дома всегда будут для вас открыты. Мой дом – ваш дом, – отозвалась Сатия.

– Я не думаю, что у меня опять когда-нибудь будет дом, – грустно проговорила Лунзи, вспоминая безбрежное звездное небо. – Но спасибо за ваше предложение. Это мне очень приятно.

Она бережно положила малыша в кроватку.

– Вы знаете, я ведь ходила повидать Джилета, рудоискателя, которого лечила от агорафобии перед самым крушением «Нелли Майн». В свои девяносто два года он все ещё бодр и здоров – дай Бог любому тридцатилетнему. Он совершенно сед, и живот так и лезет из-под ремня, но я узнала его сразу же, лишь только увидела. Иллин Ромзи приходится ему внуком. Джилет занимался разведкой месторождений ещё целых пятьдесят лет после того, как разыскали его капсулу, а сейчас он работает контролером. Я рада была найти его в добром здравии. – Её губы дрогнули в безрадостной улыбке. – Он не помнит меня. Вовсе.

Университет Астрис Александрии с радостью согласился зачислить своего бывшего питомца для продолжения образования. Но все присутствующие в приемной ректора буквально потеряли дар речи, когда там появилась со своим багажом в руках небрежно одетая Лунзи, пришедшая, чтобы оформить зачисление в состав группы. Лунзи заметила, как женщина-секретарь исподтишка проверила подлинность её идентификатора.

– Прошу извинить мое недоверие, доктор Меспил. Я просто не поверила своим глазам. Признаюсь честно, зная ваш возраст, мы ожидали увидеть гораздо более пожилую женщину. Я только хотела убедиться… А можно спросить? Вы добились такого потрясающего эффекта в результате глобальной омолаживающей терапии?

– Вас заинтересовал мой возраст? Мне тридцать четыре, – произнесла Лунзи каменным голосом. – Я побывала в состоянии холодного сна.

– Да-да, я вижу. Но все-таки, согласно нашим документам, со дня вашего рождения прошло девяносто шесть лет. Боюсь, то же самое скажет и ваш браслет с идентификационным кодом. И прочие идентификаторы, – сочувственно добавила она. – Я сделаю пометку в регистрационном файле; думаю, ваши обстоятельства дают основание привести цифры в документах в соответствие с физическим возрастом, если вы попросите.

Лунзи сделала предупредительный жест рукой:

– Спасибо, не надо. Это – пустое. Если это никого не смущает, я могу обойтись и без подстрочного комментария. Но я хочу попросить вас о помощи иного рода. Каким жильем обеспечивает Университет своих студентов? Мне нужно самое дешевое, которое только может быть, хотя бы и в отдаленном месте. Единственное условие – чтобы у меня был доступ к библиотечному фонду и к системе связи. Я даже готова поселиться в общежитии, лишь бы там имелся гигиенический блок. У меня имеется все необходимое для индивидуального пользования, так что я прекрасно обойдусь без излишеств.

Секретарь казалась озадаченной.

– Я было подумала… собственный дом или иное постоянное местожительство…

– К сожалению, нет. Я должна в минимальной степени расходовать те деньги, что у меня есть, на личные нужды. Мне придется довольствоваться лишь самым необходимым.

Секретарша, безусловно, сочла чуть ли не надругательством над святынями столь наплевательское отношение бывшей выпускницы Университета к вещам первостепенной значимости. Это настроило её против Лунзи, пренебрежение которой к нуждам собственной персоны выглядело по меньшей мере вызывающим.

Один багаж чего стоил! Две маленькие старомодные дорожные сумки ширпотребного вида, висевшие на спинке роскошного стула, где сидела Лунзи, выглядели на его фоне крайне непрезентабельно. Уж такого от старейшей воспитанницы этого элитарного храма науки ожидать не мог никто.

К радости Лунзи, сумки её обнаружились в дальнем хранилище на рудной платформе. Все эти годы вещи её сохранялись в вакууме при низкой температуре, поэтому ничто из её добротной одежды не было поедено паразитами и не утратило своих качеств. Её не волновало, какое впечатление она производит на университетских служащих. Теперь, осознав свою задачу, она снова могла распоряжаться собственной жизнью так, как имела привычку распоряжаться ею всегда. Аскетизм её не пугал. Она никогда особенно не любила излишеств. На рудной платформе она чувствовала себя несамостоятельной, несмотря на общее доброжелательное к ней отношение. Там сплошь и рядом – из лучших побуждений – бесцеремонно вмешивались в её жизнь. Здесь же все стало на свои места: она совершенно точно знала, какой силой обладают власть предержащие и насколько бесполезен пустой протест.