Дмитрий Колосов - Несущий смерть

Он пел и мечтал прожить еще три минуты. Всего три минуты! И увидеть, как мир растворяется в огненном облаке звезды с таким поэтическим названием — Терта Лукреции.

Но Смерть не даровала ему такой милости. Верно, потому, что он слишком долго избегал ее. Керл умер, когда до назначенного срока оставалось лишь десять секунд. И наступила тьма.

А в нефелитовую дверь рубки стреляли из бластеров. Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один!!! И наступила тьма…

Почему-то он всегда пробуждался именно на этом месте, не дожив всего десять секунд до победы. Керлу хотелось заплакать, но он не стал этого делать. Он не мог этого сделать — парализованные слезные железы были сухи, словно ручьи Калертинского нагорья. А кроме того, он знал, что стоит векам дрогнуть, она почувствует это и начнет гладить его по голове. Гладиатор ненавидел ласковые прикосновения ее рук, они мешали его сердцу ожесточиться. И все же она заметила, что Керлу хочется плакать. Мягкая ладонь опустилась на голову и нежно скользнула по жесткому ежику волос. Керл попытался стиснуть челюсти, но не смог. Он позабыл о том, что уже никогда не сможет стиснуть челюсти.

— Проснулся? Вот и хорошо. Сейчас умоемся, а потом будем завтракать. Я подумала, что тебе надоела стряпня, которую готовит тензер, и сама сварила гайонику с подливой из настоящего банана. Ведь ты любишь бананы?

Веки Керла чуть дрогнули, что означало: да, люблю.

— Вот и хорошо.

Влажная губка опустилась на его лицо, пощекотала под подбородком, коснулась шрама за ухом. Целая гамма непередаваемых ощущений. Прежде он и не подозревал, что обычное прикосновение может подарить целый мир. Он много о чем не подозревал.

Затем она вытерла лицо Керла салфеткой и расчесала чуть влажные волосы, а в довершение поцеловала его в губы. Он в сотый раз пожалел, что не видит теперь ее серых глаз, умеющих быть и ласковыми, и беспощадными. Когда-то он целовал эти глаза, а затем смотрел в них, ожидая смерти. Но смерть не пришла. Как жаль, что она не пришла.

— Ну вот, а теперь позавтракаем.

Сильные руки подняли Керла и придали его телу сидячее положение, подсунув под спину упругий валик. Затем Керл почувствовал, что в его рот входит пластиковый шпатель, размыкающий сначала губы, а затем и намертво стиснутые челюсти. Язык уловил прикосновение жидкой массы. Керл не чувствовал вкуса пищи, но знал, что ест гайонику с бананом. Она никогда не обманывала его. Керл любил банан, и хотя не мог насладиться его чуть вязким вкусом, ему все равно было приятно.

Удивительно, но глотать он не разучился. Это при том, что у него было парализовано все тело вплоть до самой последней мышцы. Челюсти не двигались, и поэтому Керл мог есть лишь жидкую пищу; возникало странное ощущение, когда она медленно скользила из пищевода в желудок. Кишечник не действовал, и все то, что не усваивалось организмом, точнее, остатками организма Керла, выводилось через катетер, вшитый вместо двенадцатиперстной кишки и выходивший наружу у основания его ребер. Впрочем, потребности Керла были невелики. Много ли надо тому, у кого действуют лишь сердце, желудок, легкие, часть печени и мозг. Да еще крохотная часть нервных рецепторов, благодаря которым он может слышать и ощущать прикосновения.

Ему нужно было совсем немного. Керл с трудом сглатывал мягкую кашицу, и ласковый голос проникал в его мозг, а мягкие руки вытирали его губы.

— Вот молодец! Как мы сегодня хорошо кушаем! Не капризничаем…

Керл мысленно усмехнулся. Капризничаем! Интересно посмотреть, как бы он сумел капризничать. Отказался глотать пищу? Паци стали бы кормить его с помощью зонда или внутривенных вливаний. Уж очень хотелось им явить миру побежденного Керла Вельхоума — Керла Несущего Смерть.

Она закончила кормить Керла и поменяла сосуд, присоединенный к катетеру. Она ушла, но затем вернулась вновь, подсела к Керлу, расстегнула рубашку на его груди и начала гладить покрытую шрамами кожу. Прикосновения были приятными, они возбуждали. Она ласково шептала, касаясь губами лица Керла. Теплое влажное дыхание ласкало щеки и волевой подбородок с неглубокой ямочкой посередине. В такие мгновения Керлу страстно хотелось, чтобы его губы ожили и впились в сладкий рот этой женщины, а сердце билось намного быстрее.

Она могла сидеть так часами. И Керл спрашивал себя: чего она добивается? Остатки ли это нежного женского чувства или она просто жалеет его? Как странно — жалеть, причинив невыносимую боль. Быть может, в ней рождалась любовь, схожая с материнской, — любовь к слабому, беззащитному, нуждающемуся в ней существу. А может быть, это была какая-то нездоровая похоть? Керл много раздумывал над этим, но не мог найти ответа. Ему не оставалось ничего, кроме как думать.