Виталий Сертаков - Рудимент

Будущая жена сама подтолкнула его в пропасть. Когда, спустя год их пламенных отношений, она убедилась, что Владислав образумился, перевелся в колледж и не бьет больше окна в автомобилях, она выволокла на свет кассеты с его голосом и уговорила его встретиться с одним из кратковременных молодежных кумиров тех лет. Ей было несложно выйти на контакт, потому что вся эта братия сидела на игле, а кто не кололся, тот нюхал и периодически проходил очистки у невестиного папы. К слову сказать, когда невестин папа, сам доктор со значительным стажем, скрепя сердце, обследовал Баркова, то был уязвлен в самую сердцевину профессионализма. Он ожидал разоблачить хитрого, изворотливого подонка, втершегося в доверие к дочери, дабы стащить фамильную супницу. Вместо этого перед ним сидел застенчивый щуплый парень, предельно искренний, воспринимавший допинги, как курильщик воспринимает вкусный табак, но без всяких следов зависимости.

Папа слегка обалдел, но решил: пусть дочка перебесится, все равно никто на нее внимания не обращает. Питер, ты только Баркову не говори, но он показывал мне фото жены. Она некрасивая, похожа на обиженного кенгуру. И вот, эта кенгуру свела Владислава с рокерами, и все вернулось на круги своя, только еще хуже. Он действительно сочинил несколько текстов для какой-то захудалой провинциальной группы, но вскоре они распались. Потом была другая группа, и Влад бросил колледж, снова начал глотать «колеса» и прочую ерунду. Как и прежде, он не привыкал, но с его психикой произошли неприятные изменения.

Он начал думать о смерти.

Наверное, так было модно в те годы. Только у других мода прошла, а Барков задержался в восемнадцатилетнем возрасте. Однажды он выпал из окна второго этажа. Курил на подоконнике, пьяный, откинулся и выпал. Возможно, удар головой повлиял, не знаю.

Чем все закончилось? Невзирая на истерики родителей, девушка-студентка, а затем уже дипломированный врач, снимала на пару с поэтом комнату и вступила с ним в законный брак. Для своего брака она не видела опасности. Барков ведь не злой и очень щедрый. Он тратил на нее все деньги, что зарабатывал в музыке. На гитаре играть так и не выучился, но стихи для ребят писал, занимался светом, звуком, все такое… Это немножко больная тема, Питер. Ты с Владиславом о группе не говори, он уверен, что если бы жена не забрала его в Штаты, его коллектив затмил бы «Нирвану» и «Секс-пистолз»… Но не уехать он не мог. Он слишком привязался к супруге и никогда не забывал, кто оценил его способности к творчеству. Она ушла от Баркова уже здесь, в Америке, потому что больше выдержать не смогла. В Нью-Йорке с Барковым случились, один за другим, три сильных приступа. Он попал в больницу, затем вышел, но категорически отказывался идти работать. Он слишком привык, что его опекают, что жена и соратники молятся на его гениальность и ждут от него космических откровений. Барков впал в меланхолию, валялся на диване или пропадал в злачных кабаках.

Внезапно оказалось, что в Нью-Йорке проживает миллиона полтора чокнутых, давно получивших монополию на каналы связи с космосом, или, как говорит Леви, с мировым логосом. Барков тыкался из стороны в сторону, ошивался на вечеринках, но семья жены кормить его отказывалась, супруга усердно училась и проявляла сильное недовольство.

После кенгуриного прозябания в русских снегах жена почувствовала себя перспективным, обеспеченным специалистом. Она легко освоила язык, сдала экзамены, переехала в престижный район и купила машину. А за собой она таскала никчемного мужа. Как лишний балласт, как рудимент, который давно мешает, но отрезать больно, и все некогда… Нет, она его не бросила окончательно, даже после развода. Она таскала его к лучшим специалистам по нервным болезням, особо упирала на необычные способности, на артистические дарования. Ее слушали, кивали и охотно брались за лечение бывшего мужа, пока позволяла его страховка. Оставшись один, Барков впал в депрессию, но долго не мог выбрать, как умереть. Он мне сам рассказывал, как целый час стоял на карнизе двенадцатого этажа и плакал. Пока он плакал, подкрались копы и втянули его внутрь. С того дня и пошло.

Его лечили, выпускали, а скоро все начиналось сначала. Барков, когда в хорошем настроении, называет себя апостолом смерти. Он пришел к выводу, что силы ада выпустили его на землю для какой-то важной миссии и никак не хотят забирать обратно. Он травился таблетками, но перепутал упаковку и так громко вопил от рези в желудке, что соседи высадили дверь и спасли его. После второго посещения больницы с ним начали происходить странные вещи. Очевидно, его там перекормили успокаивающими, или наоборот. Он начал слышать людей и стал неврастеником. А его жена, вдобавок, затеяла против него судебную тяжбу. Оказалось, у них нашлось что делить, какие-то деньги, переведенные по счету из России, которые она не могла без него снять в банке. Группа, для которой Барков писал стихи, сумела на последнем дыхании издать альбом, после чего развалилась. Владиславу причитались деньги, но у него даже не было заначки, чтобы купить билет в Россию. Бывшая жена ему отказала, она заявила, что угробила на него юность и все накопления. Вот ведь сучка. Могла бы, в последний раз, выделить пять сотен чтобы Влад вернулся домой. Может быть, там он пришел бы в норму…