Виталий Сертаков - Рудимент

Появление Фонда и можно назвать третьим значительным событием. У них были свои врачи. Писали диссертации про таких, как я. Они посмотрели меня и разволновались.

— Кто придумал заковать ребенка в броню? — спросил важный дяденька по-английски. — Вы посмотрите, что они сделали с его грудной клеткой!

Никто же не догадывался, что я понимаю. А я к тому времени понимал и читал на французском и немецком. И потихоньку учил испанский. Но в Москве об этом понятия не имели, в историях болезни такие мелочи не упоминаются.

Иностранная ватага довольно долго кудахтала вокруг меня, и я уразумел крайне неприятную вещь. Меня чуть не залечили до смерти, но не со зла, а ввиду разных методик. Просто на Западе уже лечили иначе, потому что у них были деньги. Но в Москве для меня лишних денег не было. Фонд занимался преимущественно консультациями по организации здравоохранения и внедрением программного обеспечения.

Мне было одиннадцать лет. В этом возрасте девяносто девять процентов детей всерьез озабочены судьбами Гарри Поттера, Фродо и прочих невероятно важных для человечества персон. А собственные судьбы детей не занимают, ведь время катится так медленно! Я же, к одиннадцати годам, давно перестал ощущать себя ребенком, и меня всерьез волновало, как долго я сумею протянуть.

Потому что такие, как я, обычно не живут долго. Я не вырос маленьким подлым эгоистом. Но я мучительно хотел жить, а не превращаться в говорящий придаток кровати. В столице чуть лучше кормили, и палата была посветлее. Прошел недолгий период, и ко мне вновь прикрепили учителей. Те же учителя приходили и к моим новым соседям, только я был единственным, кто прошел школьную программу за три года. Но это ничего не меняло. Потому что я подслушал разговор иностранных врачей и не находил себе места.

Мне, как и раньше, приносили книги, и, кажется, впервые заинтересовались моими скромными способностями. Приходили врачи и студенты. Я попал не просто в больницу, а на кафедру, плотно подсевшую на соответствующей тематике. У меня появилось множество приятелей и ни одного нового врага. Я просил книги, и мне их с удовольствием приносили, в том числе медицинские. Спустя какое-то время я без помощи лечащего врача мог прочесть студентам и аспирантам лекцию о своей болезни и состоянии современной науки в целом. Я проглатывал все, что издавалось в России по насущной теме. Студенты слушали меня, открыв рот. По вечерам я, как и прежде, в Питере, устраивал художественные чтения. Ореол моей славы вышел за пределы кафедры и захватил институт.

Но принципиально это ничего не меняло. Болезнь прогрессировала.

Наступил великий день, когда в палату вкатили тележку с компьютером. Компьютер предназначался мне и был куплен благотворительной организацией. Старенькая маломощная модель, но вечерами, после ухода сотрудников, мне разрешали подключаться к Интернету. В палате нас лежало трое, и днем я не мог отказать товарищам по несчастью. Хотя со скрюченными конечностями не особо поиграешь во всякие там «Квейки».

Что ни говори, а подарок снова походил на бинокль для слепого.

Но вечером… По личному распоряжению главного врача в палату протянули телефонную линию из ординаторской, а молодые медики покупали мне карточки ночного Интернета. Конечно, мне, как и всем прочим, полагался своевременный отбой. Но ведь я отличался от прочих. Я помогал студентам с курсовыми работами, и не потому, что в одиннадцать лет глубоко разбирался в медицине. Просто моя память удерживала колоссальные объемы непонятных текстов. Лишь не так давно, буквально в прошлом году, я научился избавляться от лишней информации. Все эти годы через мой мозг катилась лавина и порядочно засоряла серые клетки.

Теперь-то я умею фильтровать…

Зато благодаря паутине я прочитал то, что мне не могли достать в библиотеках. Я прочитал достаточно, чтобы понять: невзирая на всеобщее плаксивое умиленье я навсегда останусь лишь забавным экспонатом.

А я хотел работать. Да, да, не только жить, но и работать. В сети я отыскал множество возможностей для заработка, но проблема лежала в другой плоскости. Официально, по документам, я еще ребенок. Я не правоспособен. У меня нет и еще долго не будет стоящей профессии. Программирование? На это уйдут годы, и окончательно сядет зрение, и без того слабое. Я просто могу не дожить до момента, когда мной заинтересуется солидная фирма. Но лишь в солидной фирме я мог рассчитывать заработать денег на лечение за рубежом.