Юрий Никитин: Чародей звездолета «Агуди»

– Даже если вам почудился призрак, что бродил по Европе, а к нам однажды явился и нагадил, то нам все равно надо оттянуть конец… не надо ржать, поручик… ах, простите, вы уже маршал, я имею в виду, оттянуть приход этого жестокого времени как можно дольше. Мы обескровлены, измучены…

Я дослушал Карашахина, велел принести бумаги и отключил связь. Разговоры в кабинете разом умолкли. Я кивнул на стулья вокруг стола.

– Прошу садиться, какие церемонии?.. Сколько лет протираем эти сиденья!

Громов бодро каркнул:

– Да уж, я та-а-акой мозоль натер. Больше только у Новодворского на языке.

Они рассаживались, как обычно, строго по рангу, не писаному, но реальному, по которому министр обороны всегда ближе к президенту, чем какой-то там министр какой-то там культуры. Да культуру вообще не приглашают на заседания правительства в узком кругу, а разве что в самом что ни есть расширенном, когда нужны пионеры, ныне бойскауты, для подношения президенту страны букетов цветов и благодарения за счастливое детство.

Я терпеливо ждал, от строгой процедуры первых заседаний остался только этот протокол, а за семь лет моего президентства сложился полуформальный ход таких заседаний, поневоле сложился, ибо работаем подолгу, а просидеть, как в Генштабе, трудновато для уже привыкших к вольностям демократии, когда можно и почесаться, и галстук расслабить, и квартиру в ноздрях освободить, чего не посмели бы в первые месяцы.

Каганов, министр финансов, маленький и по-окуджавьи обезьянистый, сразу же снял очки и, достав огромный, как шотландский плед, носовой платок в крупную клетку, принялся протирать стекла. Лицо его стало розовым, глазки маленькими, беззащитными.

– Ну, простите, – доказывал Громову Новодворский, они явно продолжали спор, начатый еще в коридоре, если не на лестнице, – глобализм – это светлое будущее всего цивилизованного мира.

– А горячие точки, – поддакнул Громов, – это места, где глобализм проходит обкатку. Где утверждается демократия по-американски!

– Демократизация, – терпеливо объяснял Новодворский, – это начальный этап демократии. В нашей стране должна не только возобладать, но и углубиться демократическая ориентация… Не надо ухмыляться, Лев Николаевич! Это не обязательно нетрадиционная сексуальная ориентация, хотя она, естественно, приветствуется, как показатель свобод в обществе. И детская проституция, на которую так нападаете, всего лишь свобода выбора в демократическом обществе. Не хочешь – не проституируй!.. А без этого не будет полной интеграции в европейские структуры, хотя и неполная, как то: отказ от собственной государственности, как пережитка имперского прошлого, – уже хорошо…

В помещении как будто стало прохладнее, зато повеяло порохом: вошли Сигуранцев и Забайкалец, высокомерные аристократы, холодная властность прусских баронов, одинаково подтянутые тренажерами фигуры, оба в костюмах от Кардена, на плечах того и другого почудились сверкающие погоны, даже не погоны – латы. Сигуранцев, глава ФСБ, совсем недавно был вождем правой оппозиции, а еще раньше – генералом ныне распущенной ударной 27-й армии, а Забайкалец успел посидеть в двух министерских креслах, сейчас занял кабинет министра иностранных дел. Правда, как и Сигуранцев, еще два года тому побывал генералом. Говорят, хорошим генералом.

– Прошу простить за опоздание, – произнес Сигуранцев. – Разбирался со своим штатом.

– Многих расстреляли? – осведомился Новодворский любезно.

Сигуранцев смерил его холодным взглядом.

– Расстрелы начнем отсюда, – ответил он после рассчитанной паузы.

Он сел рядом с Кагановым, тот даже изогнулся, стараясь отодвинуться, чисто инстинктивный жест, никуда не деться, сидят рядом. Самый непримиримый оппозиционер и поборник свобод, как и я, выходец из профессорских кругов, академик. Видный экономист и геополитик, его работы охотно переводятся на языки, переиздаются там чаще, чем у нас. Уже этого для иного достаточно, чтобы считать забугорье родиной, а Россию называть, как называют демократы, «этой страной», однако Каганов для политика удивительно честен и бескорыстен. Поэтому опаснее даже Новодворского, ибо тот при всех своих дарованиях и бешеной энергии – Наполеон от экономики – он и в жизни экономист: отношения с людьми строит по принципу рыночной экономики: кто полезнее – тому улыбка шире, поклон торопливее, лесть обильнее.

Я посматривал на Каганова, слишком выразительное и открытое лицо, на нем можно прочесть все, что думает в этот момент, а думает, как компьютер последнего поколения, просто молниеносно, однако затем включается фильтр, все эмоции отсеиваются, и выдается то, что говорить надо. Он и сейчас коротко взглянул на Сигуранцева, на лице промелькнула сложная гамма чувств, я видел, как он сказал мысленно: «Да-да, вы правы, Петр Петрович, этих сволочей надо стрелять и вешать, здесь все разворовали, а теперь еще и капиталы вывозят из бедной страны в богатую, чтоб тут вообще подыхали», – но, когда губы раздвинулись, я услышал спокойный голос: