Ариадна Громова - Мы одной крови - ты и я! Повесть

Ну и так далее. Она мне говорит, что домработниц вообще нет, а к двум детям и вовсе не сыщешь, а я ей - что есть ясли и детсады; она мне - что при работе в редакции ясли и детсады не решают вопроса, и домработница тоже, что она не может уехать в командировку и бросить детей на чужого человека, а я ей - что все это надо было обдумать заранее, а вообще это свинство с ее стороны и маму она угробит. Тут Ольга опять зашипела и показала глазами на кухню. И сказала, что вот, мол, когда у меня самого дети будут… Ну, это она всегда чуть что говорит, - да и не только она, это же из того самого Набора Готовых Мнений. И всегда я злюсь и отвечаю в том духе, что если, мол, у человека появляются дети, то это еще не резон, чтобы ему становиться подлецом и эгоистом, а совсем даже наоборот.

Но тут я не стал отвечать, а временно умолк, потому что мне пришло в голову… Ну, легко догадаться, что мне могло прийти в голову в тот день. Надо внушить Ольге… А вот что именно ей внушить?

Был бы я посерьезнее - ну, честно говоря, просто поумнее, - я бы не стал вот так, с ходу проводить сеанс гипноза. Все надо было спокойненько обдумать: что внушать, в какой форме, как сделать, чтобы Ольга ничего не заподозрила, и что вообще из всего этого выйдет. А я, как мальчишка, загорелся этой гениальной идеей: тут же перевоспитать Ольгу и освободить маму! Поколебался немного, хотел отложить, а потом успокоил себя - надо же попробовать, неизвестно еще, получится ли, ведь вот с Валеркой Соколовым не получилось.

Тут как раз мама кричит:

- Оля, иди поешь, и ты, Игорек, тоже!

И Ольга, представьте, блаженно улыбается и говорит мне этаким разнеженным голосом:

- Ну, разве тебе это не напомнило о детстве? А ты говоришь: домработница…

- О детстве мне это напомнило в том смысле, - отвечаю я, - что мы с тобой вот именно не дети, а здоровенные зрелые индивидуумы, и чтобы такой индивидуум всем своим весом усаживался на шею больной старой женщины, - да это же со стыда сгореть можно!

Ольга зашипела, как сало на сковороде, и со страшной силой ринулась в кухню, а я поплелся за ней. Я все обдумывал, что же делать, но как посмотрел на мамин знаменитый салат и на домашние голубцы, так у меня слюнки и потекли, и я немедленно сообразил, что с утра ничего не ел.

- Накинулся! - ехидно сказала Ольга. - Из жалости к маме, наверное!

Но такими штучками аппетит у меня не отобьешь. Сам я не попросил бы есть, мне вообще не до того было, но раз уж все равно мама Ольгу кормит… Словом, я моментально уплел все, что было на тарелке, мама налила мне кофе и ушла кормить Вовку, и я понял, что это и есть самый подходящий момент для пробы.

Ольга сосредоточенно водила вилкой по тарелке, подбирая последним куском голубца остатки соуса. Наконец она сунула все это в рот и даже слегка вздохнула от удовольствия: наша Олечка умеет чувствовать простые радости жизни, что да, то да. Она сидела так, с полузакрытыми посоловевшими глазами, наслаждаясь пережевыванием, а я, пользуясь случаем, уставился на нее исподлобья, согнувшись над чашкой кофе, чтобы она не заметила, - и начал внушать. Ничего я, конечно, толком не обдумал и не сообразил, а поэтому внушал первое, что пришло в голову: «Сегодня хорошая погода, сегодня очень хорошая погода».

По правде говоря, я не думал, что у меня с Ольгой получится. Уж очень она монолитная какая-то. Однако Ольга вдруг открыла глаза и как-то неуверенно пробормотала:

- Сегодня очень хорошая погода.

- Да уж, - немедленно подхватил я, чувствуя, что меня жаром обдает, - не то что вчерашняя пакость.

Ольга посидела еще, будто прислушиваясь к чему-то, потом решительно потянулась за кофейником. Я уже понял, что она заметила странность своей фразы, а ведь фраза-то была ничего не значащая. Мне бы на этом и остановиться. Так нет, характер не позволял. Дурацкий, конечно, характер! Я только изменил тактику и начал внушать ей не слова, а эмоции. В первую очередь - страх за маму. Я отчетливо вспомнил, как выглядит мама во время сердечных приступов, и начал внушать это Ольге: мама в постели, бледная, губы синие, дыхание неровное, трудное… и временами не то кашель, не то короткий хрип. Ох, как он меня пугал, этот странный, хрипло клокочущий звук! Он всегда предвещал ухудшение. Ольга этого толком и не видела: первый, самый тяжелый месяц маминой болезни она с Сергеем и Алешкой провела в Сочи, а я не писал им ничего, да и потом она не очень-то часто к нам заглядывала: редакция, Алешка, то да се, а в общем - некогда. Вот я сейчас ей все это и старался изобразить.