Кейдж Бейкер - Добро пожаловать на Олимп, мистер Херст

- Духи мертвых! - взвыла Картиманда Брайс. - Вы, витающие в вышине! Прервите вечное созерцание и внемлите нашему призыву! Мы хотим знать!.. О да, да! Я чувствую! Все трясется! К нам приближается дух! Кто это? О радость! Это же наша дорогая Чучхе! Сбросив маску бренной плоти, она стала частью сферы, разделяющей миры живых и мертвых… Да, Чучхе? Я слышу тебя! Что ты хочешь сказать?

Наверное, собравшиеся не сомневались в том, что кто-нибудь начнет дурачиться и тявкать, но тишину не нарушил ни один звук. Тем временем миссис Брайс втянула голову в плечи. Потом вытянула шею, запрокинула голову, набрала побольше воздуха в грудь и стала подвывать тоненьким голосом так, словно, уподобившись своей сдохшей собачке, с трудом овладевала премудростями человеческой речи.

Пока она подвывала и скулила, стол начал действительно дрожать от еле сдерживаемого хохота собравшихся за ним четырнадцати человек.

Миссис Брайс вертела головой и выла. Лежавшая на коленях у хозяйки Лернейская Гидра подняла морду и стала тихонько подвывать. Херст трясся от беззвучного смеха.

Миссис Брайс, кажется, поняла, что ее вытье всем надоело, и заговорила визгливым голосом:

- Я вернулась… Я вернулась из ореола вечного света потому, что должна еще кое-что свершить на Земле. О вы, существа, прозябающие в низших сферах, внемлите! С вами будут говорить духи. Отриньте нелепые страхи! Внемлите духам!

Последовало неловкое молчание. Наконец Марион проговорила сдавленным голосом:

- Ну… Это самое… Может, вы скажете, кем мы были в прошлых жизнях…

- Да! - возопила миссис Брайс таким тоном, словно ее устами вещал оракул. - Я вижу! Вижу женщину! Она рождена в апреле! Четвертого дня!

Конни подпрыгнула на стуле и уставилась в темноту, из которой звучал голос.

- Ну да! - громко прошептала она. - Четвертое апреля - мой день рождения.

- Да! Я вижу ее в Вавилоне. Вавилон только что пал… Но алтарь Иштар незыблем, как и прежде, а рожденная четвертого апреля несет к нему цветы!

- Ох, не фига себе! - завопила Конни. - Я что, была жрицей?!

- Далее… Я вижу человека. Сурового, жестокого. Привыкшего работать своими руками. Вот он стоит. Перед ним башни, а из земли бьет черное золото… Как суров этот человек!.. Но он раскаялся… Он просит прощения…

Я увидел, что Кларк Гейбл с такой силой сжал зубы, что у него на скулах заиграли желваки. Его глаза пылали.

По-видимому, эта стерва нашла у него в багаже фотографию его отца. Или она прочитала о детстве Гейбла в журнале о кинозвездах?

Как бы то ни было, Гейбл мужественно промолчал, и после томительной паузы Картиманда Брайс заскулила снова.

- Далее… Далее… Вижу! Вижу отважного моряка в белой фуражке, избороздившего все океаны! Он здесь…

Один из служащих Херста со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы. Наверное, он был яхтсменом.

- А в прошлой жизни он прошел под парусом вокруг света! Вот он преклонил колена перед королевой и бросил к ее ногам сокровища испанских галеонов! Да! Да! Он был Френсисом Дрейком!

А почему бы и нет? Чем, в сущности, руководители изданий Херста отличаются от пиратов?..

- Далее…

Я заметил, что миссис Брайс покосилась на Льюиса.

- Сообщение! Очень важное сообщение! Дайте же! Дайте же ему говорить! Дайте сказать этому духу с пылающими черными очами! Он не знает стыда! А надо ли стыдиться истинной страсти?! Он ищет того, кто стал его вторым "я"!

"Ой!" - беззвучно пискнул похолодевший от ужаса Льюис.

Что ж! Если эта стерва хочет, чтобы Рудольф Валентино заговорил, быть по сему! Сейчас ей мало не покажется! Мне было плевать, кого любит Льюис или любил Валентино - мальчиков или девочек, или и тех и других одновременно, но я не мог позволить наглой шарлатанке глумиться над моим напарником.

Выдернув правую руку из руки Льюиса, я вытащил левую из клешни Херста, который посмотрел на меня, но ничего не сказал. Мне даже показалось, что, глядя на меня, он хитро прищурился.

В следующие мгновенья телекамеры и диктофоны зафиксировали в темноте обеденного зала метнувшуюся куда-то со страшной скоростью тень. И страшный грохот, словно ударили в тарелки. Подвывавший голосок Чучхе взвизгнул и затих.

Затем во мраке раздался мужской голос. Он звучал из-под потолка, куда не взлетел бы ни один смертный, а точнее, с неширокого карниза под самым сводом зала. Если бы вы хоть раз слышали голос Рудольфа Валентино (а я слышал его неоднократно), вы ни на секунду не усомнились бы в том, что кричит в гневе именно он: