- Отбросьте предрассудки, - жирным поставленным голосом говорил он. - Соберите в себе все доброе и посмотрите: Господь создал марсиан, как создал Землю и человека. Да, они питаются кровью, но это не кара небесная, это законы Природы, которую сотворил Господь. Можем ли мы противиться Его замыслам? Можем ли отказать страждущему брату по разуму в той корке хлеба, жертвование которой делает человека Человеком? И пусть эта корка хлеба выглядит непривычно и даже жутковато для нашего скудного понимания, возблагодарим Творца, что он не создал и не прислал на муки человеческие нечто более ужасное и несправедливое. Возблагодарим Господа нашего и терпеливо, как учил нас Он, понесем наш крест безропотно и с благодарностью к Создателю…
Увидев меня, Никон убавил звук.
- Христианский канал? - кивнул я на экран. - Помолимся о смирении и покорности?
- Все в одну дуду дудят, - сказал Никон и выключил телевизор. - Даже попы.
Директор школы потер виски, пригладил волосы и посмотрел на меня.
- Уезжаете? - равнодушно поинтересовался он. - Счастливой дороги, Валентин Мокеевич. Надеюсь, вам у нас понравилось.
Когда я с ним заговорил о режиме секретности, о необходимости хранить тайну, он только удивленно взглянул на меня:
- Вы о чем? Это вы что-то знаете, а я, честно говоря, даже не знаю, о чем идет речь.
Походил по кабинету, словно решался на какой-то шаг, и совсем уж бесцветным голосом спросил:
- Вера Петровна тоже уезжает?
- Она задержится, - сказал я, чувствуя, что немного покраснел. - Ей еще рассчитаться надо. Надеюсь, вы быстро подпишете приказ об ее увольнении?
- А я уже подписал, - сказал Никон. - По собственному желанию Веры Петровны. Жаль. Я ценил ее как хорошего хозяйственника. Знаете, нам здесь трудно найти хорошие кадры, городок маленький, каждый действительно деловой человек на вес золота.
Мы даже выпили с ним по рюмочке коньяка "Черная чайка". И все-таки он не выдержал.
- Вы меня извините, Валентин Мокеевич, - сказал Никон, и глаза его заблестели. - Они и в самом деле попробовали?
Ай-яй-яй! Вот тебе и обеспечение режима секретности. Кто же ему проболтался? Кажется, я знал - кто.
- Вы уж не сердитесь на Ступакова, - виновато сказал директор. - Он хороший милиционер. Когда-то я учил его химии, не скажу, что он был отличником, но в химии разбирался неплохо. Так вы не ответили, Валентин Мокеевич. Это правда?
Я кивнул.
- Какая гадость! - сказал директор, и на лице его было написано сладостное отвращение и удовлетворенность от ощущения причастности к тайне.
- Только сами понимаете, - растерянно пробормотал я. - Никому. Даже жене. В первую очередь жене.
Директор торжественно кивнул, словно этим своим кивком он обязался блюсти закон омерты. Был когда-то такой закон у сицилийской мафии - молчать и не выдавать братство, даже если тебе угрожает смерть. И подписку о неразглашении он дал с достоинством рыцаря, посвященного в тайны масонства. В ручке у него были обычные черные чернила, и я помахал листочком с подпиской в воздухе, чтобы чернила высохли, и только потом спрятал его в свою папку. Получилось очень уж многозначительное предупреждение, хотя за свою практику я ни разу не сталкивался со случаем, чтобы за нарушение такой подписки кого-то привлекли к уголовной ответственности. Впрочем, случаев, когда подписку нарушали и начинали болтать, показывая свою осведомленность и причастность, я тоже не знал.
К патриархальному быту быстро привыкаешь: не надо особо торопиться, кумушки на скамеечках уже со мной хором здороваться начали, даже милиционеры, инстинктивно почувствовав во мне какое-то начальство, честь отдавать стали. Я вдруг подумал, что к старости хорошо бы жить вот в таком городке, где тебя все знают, где вместо замков двери закрывают на щеколду и вставляют в проем щепочку, чтобы случайные посетители знали, что тебя дома нет. Бродить по улицам, где крикливые гусаки лениво купаются в дорожной пыли, где детвора самозабвенно купается в лужах вместе с довольно хрюкающими свиньями, ощущать себя в мире, где нет врагов и завистников, где на дни рождения и поминки собираются целыми улицами, даже кровь для марсиан сдают в одни и те же дни, чтобы потом посидеть за бутылкой восстанавливающего эритроциты кагора.
Незаметно наступил вечер.
- Ты со мной едешь? - спросил я Веру.
Женщина засмеялась.
- Думаешь, я тебя одного отпущу? Конечно же, я поеду! А вдруг ты раздумаешь? Можешь раздумать, честно скажи?
- Завтра ехать, - предупредил я.
Читать дальше