Филип Фармер - Божье дело

— Эй, адмирал, — окликнул я его.

Мужчина продолжал двигаться, не обращая на меня никакого внимания.

— Генерал!

Он даже не обернулся.

— Босс! Шеф!

Никакой реакции.

— Эй, вы!

— Дварубы схытники? — неожиданно отозвался он.

— Что?

— Помолчите лучше, пока не потеряли верхнюю челюсть, — заметила Алиса, глядя на мой разинутый от удивления рот. — Идемте дальше.

И мы поспешили к краю глубокой выемки, опередив толпу, иначе потом туда пробиться было бы очень трудно.

Выемка имела в поперечнике около десяти метров и конусом уходила вниз, к центру, который располагался на глубине около семи метров. Точно посредине выемки возвышалось огромное, почерневшее, обгоревшее растение. Это был стебель кукурузы с листьями, султанами и прочими атрибутами, но высотой, самое меньшее, метров в пятнадцать. Стебель угрожающе наклонился и, казалось, достаточно тронуть его пальцем, как он, объятый пламенем, рухнет на землю. Причем прямо на нас, ибо стебель был наклонен в нашу сторону. Корни гигантской кукурузы были наполовину обнажены, как трубы, когда чинят прорвавшийся водопровод. Вокруг были навалены груды комьев грязи, что дополняло кратерообразный вид выемки — будто огромный метеорит вспахал землю.

Эта мысль пришла мне в голову с первого взгляда, но, присмотревшись, я пришел к выводу, что этот метеорит должен бы был пробивать почву снизу.

Но долго раздумывать над тем, как это могло произойти, у меня не оказалось времени, так как стебель, в соответствии с моими худшими предположениями, начал постепенно валиться. Нам не оставалось ничего иного, как спасаться бегством.

После того, как стебель с грохотом рухнул, а большая группа причудливо полуодетых людей подцепила его к упряжке из десяти битюгов и оттащила в сторону, мы с Алисой вернулись к кратеру. На этот раз я без опаски спустился вниз. Почва под ногами была сухой и жесткой — что-то впитало в себя всю влагу, причем сделало это крайне быстро, так как на окружающем кратер лугу земля была мокрой от недавно прошедшего ливня.

Несмотря на то, что в воронке было, мягко говоря, жарковато, Словоблуды дружно посыпались вниз и энергично заработали кирками и лопатами возле ее западной стенки. Их предводитель, мужчина в адмиральской шляпе, стоял в центре и, держа обеими руками карту, хмуро смотрел на нее. Время от времени он подзывал кого-нибудь из своих приспешников повелительным жестом, тыкал пальцем в карту, а затем показывал место, где, по его предположениям, следовало поорудовать лопатой.

— Прикпани хряпкие дранты, — командовал он.

— Нитрипак нем, ино, ино, — отвечали его соратники.

Однако, несмотря на трудовой энтузиазм, им все никак не удавалось ничего откопать. Люди, стоящие у края воронки, подобно большой толпе городских зевак, наблюдающих за работой первого экскаватора, шикали, улюлюкали, давали дешевые советы. По рукам ходили бутылки с Отваром и чувствовалось, что все происходящее является для них развлечением, хотя, как мне показалось, многие высказывания в адрес копающих в воронке были далеко не самого лучшего пошиба.

Неожиданно новоявленный Наполеон, задыхаясь от ярости, вскинул руки вверх. Карта затрепыхалась в воздухе.

— Шимшам прокаты буцтовар! — завопил он.

— Перхент нем, ховай! — откликнулись его люди нестройным хором.

— Частидок теплодливые лопкани!

Результатом этой нечленораздельной перебранки было то, что все, кроме одного, перестали копать. На том, кто продолжал работать, был пробковый шлем, а на руках — две дюжины браслетов от наручников. Отбросив лопату, он бросил какое-то семя в почти что горизонтальный шурф в откосе, уходящий в почву метра на полтора, забросал его землей, утрамбовал, протянул сквозь набросанную почву тонкий провод. Другой мужчина, в прусской каске времен первой мировой войны с шишаком и в шутовских очках на лбу, одно стекло которого было выбито, дернул за провод и плеснул Отвар из огромного кувшина. Почва жадно поглотила влагу.

Словоблуды и зеваки внимательно следили за ходом операции. Стояла полная тишина.

И вдруг какая-то женщина на самом краю воронки громко завопила:

— Он опять льет слишком много! Задержите дурака!

Наполеон бросил в ее сторону свирепый взгляд и, судя по интонации, крепко выругался:

— Полукатка пасту хрычит!

В то же самое мгновение земля затряслась, почва вздыбилась, задрожала — вот-вот что-то должно было взорваться, и взорваться очень сильно.

— Бегом в лес! На этот раз у него получилось!